Дмитрий Емец - Тайная магия Депресняка

– Не-а, – сказал Эдя.

– А потом увидел хозяина и озверел! – продолжал охранник. – Сдернул его со стула и пнул два раза – га! – в область заднего кармана джинсов… Лучше бы в рожу, раз такая музыка пошла! Ребята бы тебя поняли.

– Пнул два раза? Разве не один? Хотя какая разница? – пробормотал Эдя, что-то припоминая.

– Ты что, не узнал его?

– Кого не узнал? Толстяка?

– Прушкина и его жену!.. Ты ее королевой называл, ха-ха! Там такая королева, я вас умоляю! Силиконовая овца с кукольными глазами! Так не узнал их, что ли, нет?

Собеседник Хаврона был приятно взбудоражен. Эдя закрыл глаза.

– И что теперь будет? – спросил он тоскливо.

Охранник оглянулся, облизал губы в явном сомнении, говорить или нет, и, наклонившись к уху Эди, быстро произнес:

– Да ничего тебе не будет! Хозяин не хочет скандала, да и потом, что с тебя возьмешь?.. Вышвырнут по-тихому и все дела!

Охранник оказался прав. Спустя час тугие двери «Блинов» распахнулись и недружелюбно вытолкнули Эдю на снег. В зубах Хаврон держал трудовую книжку. Эдя встал, отряхнулся, кулаком погрозил вывеске и направился к метро. Сумка, висевшая у него на плече, казалась на удивление тяжелой.

«Уж не подсунули ли они мне какой дряни? От этих гадов всего можно ждать!» – подумал Эдя подозрительно.

Он остановился, быстро посмотрел по сторонам и открыл сумку. В сумке сидел кот.

Вечером второго февраля по Большой Дмитровке по направлению к центру двигалась странная группа. Прохожие незаметно скашивали на нее глаза, а некоторые и оглядывались. Рядом с громадным мотоциклистом шла хорошенькая девушка. («Кто она ему, интересно?» – костяшками счет щелкали предсказуемые старушечьи мысли.) Между девушкой и мотоциклистом проваливался в сугробы кривоногий запыхавшийся карлик с пылающим носом и рыжими бакенами.

Мрачный Матвей Багров держался позади, и сложно было сказать, идет ли он сам по себе или вместе с ними. «Байроническая личность!» – сказал Ирке Эссиорх, увидев Матвея в первый раз.

Мысль взять с собой Багрова принадлежала Ирке. Не будучи влюбленной в Матвея, как ей самой казалось, она упорно его дразнила. Странная запасливая расчетливость для валькирии. Умный Антигон, женатый в свое время на семи кикиморах, двух русалках и одной провинциальной ведьме с нечетным количеством глаз, посматривал на Ирку с пониманием.

На полпути к резиденции валькирия заметила, что слева от нее идет старушка. Маленькая старушка в рыжей, явно с чужого плеча куртке, с рюкзачком на плечах. Бабулька бодро топала по снегу, опираясь на странноватую длинную палку в брезентовом чехле. Невесть отчего Ирка решила, что старушка собирает бутылки. Палка же нужна ей, чтобы ворошить содержимое мусорных баков.

Старушка шла неожиданно резво и почти не проваливалась в сугробы, но все же Ирка, склонная к постоянным уколам совести, сразу сошла с утоптанной тропы.

– Не ходите по снегу, бабушка! Ноги промочите! – сказала она.

Старушка остановилась и посмотрела на Ирку сообразительными темными глазками. У Ирки появилось странное ощущение, что ее просветили рентгеном. Затем старушка загадочно улыбнулась и, ощупывая снег зачехленной палкой, подошла к Ирке. На ногах у нее были не ожидаемые ботинки «прощай, молодость!» и даже не сапоги с выдранной молнией, а растоптанные низкие кроссовки белого цвета. Валькирия сочувственно подумала, что бабуля, должно быть, сильно нуждается.

Одновременно Ирка с удивлением отметила, что Эссиорх и Багров напряглись. Она приписала это тому нехорошему зоологическому превосходству, которое испытывает так называемый гигиенический человек ко всем, кто равнодушен к мылу, но неравнодушен к пустым бутылкам и недокуренным бычкам.

Старушка переложила палку в левую руку, правую же с необычной решительностью протянула Ирке:

– Заботишься обо мне, милая? Что ж, дело хорошее. А ну-ка!..

Ирка, растерявшись, схватилась за карман, где у нее лежала мелочь, но старушка, довольная своим бутылочным бизнесом, в мелочи не нуждалась.

– Не это… Руку дай! – сказала она нетерпеливо.

Ирка протянула ей руку.

– Не смей! Не надо! – предостерегающе крикнул Багров.

Старушка строго взглянула на Матвея.

– Боишься, некромаг? За себя бойся! По звездам ты давно умер!..

Ирка напряглась. «Некромаг? По звездам? Откуда эта старуха знает, кто мы такие?»

– Смерть это. Разве непонятно? – хмуро сказал Эссиорх, сразу выдавая ответ.

Старушка посмотрела на него без восторга. Эссиорх и Багров явно нравились ей куда меньше, чем Ирка.

– Зачем же так сразу в лоб? У меня, между прочим, и имя есть. Аида Плаховна, старший менагер некроотдела, – представилась она. Ее малиновый носик шмыгнул не без кокетства.

Ирка не успела отдернуть ладонь, и рукопожатие, которого так не желал Багров, все же состоялось. Ладонь у Аиды Плаховны была сухая, пальцы цепкие. Ирка ощутила сильное желание освободиться и сдержалась, лишь сделав над собой усилие.

Аида Плаховна, должно быть, что-то почувствовала, и руку разжала. В ее глазках появилось нечто предостерегающее и недоброе.

– А вот этого не надо, девочка! Не брезгуй! Жизнь-то по-всякому людей расшвыривает… Я тоже, может, не менагером родилась. Иной палач и тот в детстве за мороженым в киоск бегал… Впрыгнет в один сандалет, а другая нога босая. Уж я-то их ой как знаю, своих палачей-то!..

– Простите, – сказала Ирка виновато.

Аида Плаховна смягчилась. Должно быть, вспомнила, как валькирия беспокоилась, когда она топала по сугробам. Сунув руку в боковой карман рюкзака (когда она потянулась к рюкзаку, Эссиорх напружинился), старушка извлекла глиняную трубочку. Зажгла ее прикосновением ногтя и задымила. Ирка осторожно втянула дым носом. Дым пах как-то необычно.

– Ну то-то же… – сказала Мамзелькина. – На первый раз прощаю, а второго раза у меня и не бывает!.. А ты, некромаг, смотри: не зли меня! Нечего глазками сверлить! Я тебе не девочка на пляже!

Багров резко отвернулся.

– Что, гордый? Я гордых люблю! Иного гордого в рюкзачке таш-щишь, а он елозит, нос кверху дерет! Ну прям камедь! – сказала старушка одобрительно.

Мамзелькина достала плоскую, с небольшим изгибом военную фляжку из тех, что продаются на Воробьевых горах для падких на экзотику туристов, открутила крышку и отхлебнула. Ирка ждала, что Мамзелькина поморщится, но та, если и поморщилась, то исключительно из кокетства.