Дмитрий Емец - Третий всадник мрака

Сообразив, что превращение остановить уже не удастся и оно произойдет в любом случае, пусть даже помимо ее воли, Ирка вскочила. Она действовала быстро и деловито. Распахнула морозильник. Пальцами, которые с каждым мгновением теряли ловкость, схватила курицу.

Хотела крикнуть Мошкину: «Прощай!», но ее голосовые связки выдали лишь скулящее: «У-аау-аай!» Евгеша изумленно моргал. Казалось, он сейчас спросит: «А я не сошел с ума, нет? А ты?»

Спотыкаясь, Ирка метнулась к двери и чудом успела отодвинуть засов, пока ее пальцы в состоянии были справиться с мелкими движениями. На площадку она выбежала уже на четвереньках. Удержание равновесия казалось ей теперь цирковым номером.

Сбежав по лестнице точно так, как это сделал бы волк или крупный пес, Ирка выскочила из подъезда и, не размышляя, нырнула в спасительные кусты сирени. Сирень была густая. Надежная сирень. Старые, ревматически искривленные стволы ее облысели снизу и не могли служить укрытием. Зато молодая, от корня поросль, прекрасно скрывала волчицу от посторонних взглядов.

Вспоминая, куда она дела курицу, Ирка уставилась на обросшие волчьей шерстью передние лапы и внезапно поняла, что, давясь и рыча, проглотила сырое замороженное мясо прямо на лестнице. В горле ощущались еще колкие кристаллы льда.

Ирка удрученно шевельнула прямым хвостом, имевшим мало общего с привычными собачьими бубликами. Затем легла под сиренью и, положив голову на лапы, стала размышлять, что ей делать дальше. Похищенная у Мошкиных курица хотя и не утолила ее голода окончательно, но, находясь в желудке, оставляла ощущение надежности. С волчьей точки зрения, жить было можно. Логические рассуждения давались Ирке все с меньшим успехом. Ей стало жарко, и она приоткрыла пасть – совсем чуть-чуть и не вываливая при этом колбасного цвета язык, как это сделал бы любой страдающий от перегрева пес.

Собаки, запертые в доме на всех этажах, чуя волка, лаяли с тревогой и настойчивостью. Ирка не ощущала к ним ничего, кроме презрения. Она знала, что, окажись сейчас все эти псы разом на улице, они сбились бы в кучу и облаивали бы ее издали, не решаясь приблизиться и испытывая ненависть сытого благополучного слуги к вольной, но голодной разбойнице.

Внезапно Ирка почувствовала тревогу. Кто-то быстро приближался с той стороны двора, где смыкались два желтовато-бежевых, непримечательных дома-соседа. Прижавшись к земле, как велел ей инстинкт, Ирка попыталась стать как можно незаметнее. Сквозь промытые дождем листья она увидела, как к подъезду приближаются подросток в темной майке и девица со светлыми волосами, забранными в два хвоста. Эти хвосты – легкие и пышные – то и дело поднимались вверх, точно крылья.

Девица была вызывающе хорошенькой. С такой внешностью сердца мужчин можно не просто разбивать, а буквально рассыпать в порошок, склеивая после из порошка всякие полезные в домашнем обиходе вещи. Поэтому ничего удивительного, что Ирке девица не слишком понравилась.

Правда, тут существовал еще один беспокоящий ее момент. Ей чудилось, что над головой девчонки она различает золотистое сияние. Совсем иное сияние – не золотистое, а скорее уже белое – сгущалось у нее в районе лопаток.

«Светлая? А с ней кто?» – подумала Ирка и стала внимательнее приглядываться к ее спутнику. Она даже рискнула раздвинуть мордой ветки. Подросток уже входил в подъезд. Всего одно мгновение Ирка видела его профиль. И этого мгновения хватило ей, чтобы понять: перед ней был Мефодий…

Ирке захотелось заскулить в тревоге и печали. Она подняла морду и неожиданно для нее самой из горла вырвался унылый, тоскливый вой…

Когда полчаса спустя Даф и Мефодий вновь появились из подъезда в сопровождении Евгеши, Ирка, которой потрясение помогло вернуть человеческий облик, сидела на низеньком заборе у гаражей-ракушек. Когда все трое свернули на дорожку, ведущую к метро, Ирка пошла следом. Потерять их она не боялась, поскольку внезапно обнаружила, что различает на асфальте следы – ясные и четкие, словно те, за кем она шла, наступили в краску. Постепенно выцветая, следы поднимались над асфальтом и растворялись в воздухе. У Мефодия и Евгеши они были темные, точно смолистые, а у девчонки, которую Ирка не знала, светлые.

У метро, воспользовавшись тем, что Евгеша ушел вперед, Даф потянула Мефодия за рукав.

– За нами кто-то следит! – прошептала она, краем флейты быстро указывая куда-то за спину.

– Кто? Лопухоид?

– Нет. Лопухоида я легко сбила бы с толку, будь он трижды гениальный сыщик. Небольшая маголодия, и он побежал бы за первым попавшимся автобусом, уверенный, что мы уехали в нем. Другая маголодия – и он начисто забыл бы все, связанное с последним заданием, и был бы убежден, скажем, что идет в универмаг за однопроцентным кефиром… Здесь же флейта не помогает!

– И что это означает? – спросил Мефодий.

– У нас на хвосте либо страж, либо кто-то из полубогов, наделенный их возможностями. Ты-то сам кого-нибудь видишь?

Мефодий оглянулся. Асфальтовая площадка у перехода, ведущего в метро, была запружена народом. Люди толпились на остановке маршруток, покупали газеты, болтали по мобильникам, стояли в очереди к банкомату.

– Кого-нибудь вижу! – признал он.

К ним подбежал Мошкин.

– Вы не обо мне говорите, нет? Думаете, мне нравится, что вы секретничаете? – спросил он с подозрением.

– Тебе это нравится, – заверила его Даф. – А сейчас мы быстро помчимся вниз, сядем на поезда, идущие в разные стороны, сделаем две-три бестолковые пересадки и, наконец, встретимся в центре зала на той станции, название которой я тебе шепну…

– Это такая игра. Суть игры, кто бестолковее доберется до места назначения, – добавил Мефодий, заметив в глазах у Евгеши крайнее недоумение.

– Это будет смешно? – спросил Евгеша.

– Понятия не имею, но проверить можно, – ответила Даф.

Отвечая Мошкину, она на самом деле отвечала Мефодию, который только что мысленно спросил у нее, избавятся ли они таким образом от слежки.

Они стояли в кабинете Арея, изумленно косясь на кривляющийся бюстик Лигула. Вокруг головы у Лигула красовался тюрбан из скотча. Первоначально Улита хотела лишь заклеить не в меру любопытному бюсту уши, но по ходу дела увлеклась. Кроме того, ведьма покрасила Лигулу губы фиолетовой помадой, а на щеке той же помадой подрисовала страстный поцелуйчик.

Они – это суровый ершистый Чимоданов с бровями, воинственно торчащими, как ежиные колючки. Гибкая как ласка, подвижная и беспокойная Ната Вихрова. И, наконец, неуверенный Евгеша Мошкин.

– Вы здесь не потому, что этого захотел я. Вы здесь потому, что никакое другое место не вместит вашего темного дара. Темный дар – это тот же зверь. Если не кормить зверя, он разорвет хозяина, – устало сказал Арей.