Ольга Михайлова - Оборотни Митрофаньевского погоста

Истеричный смех - ещё один симптом дьявольщины. Дьявол много смеётся, он смеётся всегда. 'С хохотом и визгом...' Люди сатаны неискренни до мозга костей, обманывают, обольщают, льстят. Изломанные и запутанные, лживые и фальшивые. Характерна словесная шелуха, 'лишние слова', склонны всё и вся оспаривать, чтобы доказать обратное. Для них характерно внезапное исступление, они буквально кипят необъяснимой злостью. Бес не даёт людям успокоиться. Это смерч, крутящийся столбом на одном месте, негреющее пламя и переполненность, за которой пустота.

'Демоны имеют человеческое обличье, но в отличие от людей, не отбрасывают тени...' Корвин-Коссаковский с досадой отбросил книгу. Все это ничем ему не помогало. Все гости в зале у Екатерины Нирод тени отбрасывали, все были равно спокойны, воспитаны, галантны. Никто не хохотал и не имел родимых пятен, заострённых ушей или косоглазия, никто не хромал и не был рыжим.

Но чему удивляться? Ему нужны были не люди, одержимые дьяволом и служащие сатане, но, напротив, нелюди, принявший человеческий облик, нечисть, притворявшаяся людьми.

В воскресение Корвин-Коссаковский появился с племянницами в доме князя Любомирского на Большой Конюшенной. Предварительно он узнал всё, что мог, о самом князе. Михаил Феоктистович лицом был довольно известным. Радушный хлебосол и именитый меценат, он был одновременно ярым поклонником Луи Люка, Антуана Фабра д'Оливе, Александра Сент-Ива д'Альведейра и Луи Клода де Сен-Мартена, зачитывался 'Трактатом о реинтеграции существ в их первоначальных качествах и силах, духовных и божественных' Мартинеса де Паскуалли, и в известных кругах слыл спиритом.

Дом князя показался Арсению Вениаминовичу пошловато-роскошным: слишком много было кругом позолоты, мрамора и бархата. Среди гостей толпились те, кто подлинно интересовал его, те, кого Корвин-Коссаковский знал понаслышке, и те, кого он никогда не хотел знать. Тут были Аристарх Сабуров, Даниил Энгельгардт, Герман Грейг и Александр Критский. Позже появились Макс Мещёрский и Всеволод Ратиев.

Арсений Вениаминович приветствовал хозяина, сказал, что в сеансе участвовать не будет, так как несведущ в мистике, но с удовольствием понаблюдает, а пока прочтёт трактат Мартинеса, о коем много наслышан. Он и вправду сел у окна с трактатом, точнее, закрылся им, и стал внимательно разглядывать гостей.

Корвин-Коссаковский был рад, что все гости собрались в одном зале, все у него на глазах - часть за вистом, другая - играя в преферанс. Как ни странно, вокруг хозяина собрались не старики, а молодёжь, говорили о привидениях и о магнетизме - это была любимая тема Любомирского.

Племянницы Корвин-Коссаковского шептались с дочерями князя, при этом Арсений Вениаминович заметил, с каким странным видом, болезненным и экстатическим, смотрит Нина на молодых людей, но понять, на кого конкретно устремлён её взгляд, не смог. Зато Лидия выдала себя с головой: она торопливо подошла к Аристарху Сабурову и поздоровалась с ним. Он склонил голову в поклоне, но вид имел равнодушный и спокойный. Даже вялый.

Тут Корвин-Коссаковский заметил ещё одну странность: Макс Мещёрский явно с неприязнью смотрел на Критского и одновременно бросал странные взгляды на Сабурова. Первого он старался оттереть от девиц Черевиных, а последнего явно ненавидел, при взгляде на него его шальные глаза наливались злостью.

Ратиев тоже подошёл к девицам. Корвин-Коссаковский слышал, как он делает любезный комплимент Нине Черевиной, называя её истинным медиумом и утверждая, что она не должна волноваться - у неё обязательно всё получится. Это же горячо подтвердила и Анастасия Любомирская, бросив быстрый взгляд на Грейга, тот же явно обхаживал Елизавету Любомирскую, что-то шепча ей на ухо, пользуясь, как понял Корвин-Коссаковский, свободой царящих в доме нравов. Даниил Энгельгардт оживлённо говорил о чем-то с Александром Критским, между тем Аристарх Сабуров препирался с хозяином дома. Он напомнил ему случай с княжной Барятинской. Та увлеклась спиритическими сеансами, вначале вызывала духов умерших родственников, потом известных личностей. Тут на контакт со спириткой вышел дух, назвавшийся Велеросом. По прошествии нескольких дней в доме княжны стали раздаваться постукивания, шелест невидимой одежды, поскрипывания и вздохи. Вскоре стала являться призрачная мужская фигура, а через полгода несчастную забрали в дом скорби с умопомешательством.

- Я бы на вашем месте, мадемуазель, - обратился Сабуров к Нине Черевиной, - не занимался всей этой чертовщиной. Это весьма опасно.

Его неожиданно поддержал Александр Критский.

- Я со своей стороны всё больше прихожу к убеждению, что это действительно чертовщина. Никогда не поверю, что душа, искупленная Спасителем, может после смерти вертеть столы, чтобы убедить нас в своём бессмертии.

Возник спор. Ратиев счёл спиритизм безобидным развлечением, Грейг видел в нем забаву, а князь Любомирский - даже положительное духовное искание. Энгельгардт полагал его шарлатанством.

Корвин-Коссаковский вздохнул. Сложнее всего с Истиной в те времена, когда всё кажется истиной. Иные же идеи, особенно оккультные, были не столько убедительны, сколько заразны. Они носились в воздухе, как бациллы, гоняясь за умами, и заражали нетвёрдые головы удручающим вздором. Иные глупели просто на глазах.

- Это не шарлатанство, - заявил тем временем Критский, - при самом скептическом уме тот, кто присутствовал на сеансах, не может отрицать чего-то действительно сверхъестественного, но все эти пустые ответы на пустые вопросы кажутся мне не очень достойными духов. Я отношу их к тем тщеславным, лукавым и пустым духам, которых блаженный Августин в своём 'Граде Божием' называет духами лжи. В древности они выдавали себя за богов, в века последующие одержимые ими звались колдунами, а в наше время они превратились в стучащих духов.

- И трудно понять, - кивнул Сабуров ему в ответ, - как люди, которые никогда не доверились бы незнакомцу, наивно доверяются неизвестным потусторонним существам, которые к тому же столь часто попадаются на лжи.

Корвин-Коссаковский не участвовал в споре, но весьма удивился мнению, высказанному Сабуровым и Критским, однако тут же подумал, что, если один из них, а то и оба - подлинно - 'духи злобы поднебесной', то ничего естественнее такого притворства с их стороны и быть не может. Но мнение остальных было ещё более непонятным. Арсений Вениаминович снова почувствовал себя усталым, старым и запутавшимся в ситуации.

Но одно было для него бесспорным: Лидия была страстно влюблена в Аристарха Сабурова, смотрела на него как на солнце, притом, что сам он, несомненно, тяготился вниманием девицы. Он не пытался вызвать её ревность, ухаживая за княжнами Любомирскими, но на Лидию внимания не обращал, за столом сел между мужчинами, говорил тоже только с ними.