Андрей Франц - Путь на Хризокерас

То есть, подаваться к сарацинам тоже не стоит.

Намного интереснее выглядел вариант уйти на северо-восток. В земли скифские и гиперборейские.

Будучи в Константинополе, ему приходилось общаться на рынках с купцами оттуда. Кряжистые, обильно бородатые, чем-то похожие на медведей, они проводили в имперской столице по нескольку месяцев, а то и все полгода, выкладывая на прилавки, казалось, бесконечные запасы пушнины. Да и рабы в их торговых загонах также не переводились.

Обратно в свою глушь они увозили звонкое серебро и золотые безанты. А также украшения, изделия имперских ювелиров, посуду, вино, масло, пряности, белоглиняную расписную керамику, зеркала… Впрочем, и книги, и предметы христианского богослужения тоже пользовались спросом. По всему видать, что христиан там хватает, стало быть, жить можно.

Но самое главное — в свои степи и леса они везли тяжелый византийский шелк, поштучно опечатанный и опломбированный таможенными офицерами константинопольского эпарха. Оно и понятно — никто не имеет право вывезти его из столицы мира больше, чем это дозволено указами эпарха: не более, чем по пятьдесят номисм стоимости на одного купца. Ведь купцов много, а шелка мало…

И вот здесь-то у ломбардского купца имелись кое-какие весьма перспективные знакомства. Пожалуй, он сможет забирать в Константинополе шелка на куда более значительные суммы, чем жалкие пятьдесят номисм. А из варварских лесов привозить в столицу мира меха и рабов.

Чем не жизнь!

Каганы с северо-востока время от времени осаждали град Константинов огромными массами войск — с тем, чтобы принудить имперские власти при составлении мирного трактата включить туда и торговый договор, максимально облегчающий условия бизнеса их купцам. Что ж, такая политика представлялась Винченце и разумной, и эффективной. А уж пушная торговля, равно как и торговля живым товаром — для человека понимающего, оборотистого и с хорошим начальным капиталом, это же просто золотое дно!

К счастью, кое-какой капитал у Винченце Катарине водился. Нужно лишь объехать все свои заначки, и — прощай Европа!

Увы, человек предполагает, а Бог — располагает. Первый же его визит по местам заботливо оставленного в рост серебра оказался и последним.

Нет, беседа с отцом-экономом аббатства Сен-Жермен, что в графстве Осер, прошла вполне удовлетворительно. Святой отче, уже который год исправно запускавший его деньги в оборот и проявляющий при этом удивительную ловкость, особо не ломался. И даже предложил вполне божеские условия, связанные с изъятием средств раньше оговоренного срока.

Вот только на выходе из монастырских ворот сьера Винченце поджидали четверо совершенно неулыбчивых и крайне малоразговорчивых типов. Их главный сообщил, что мессер Полани желает побеседовать с купцом и вот-вот прибудет для этого в Осер. Так что, спустя всего лишь пару часов несчастный ломбардец оказался на постоялом дворе, как две капли воды похожем на тот, с которого не так уж и давно началось его последнее путешествие. Здесь, также как и там, не мычала скотина, не ржали кони, и прислуга не гремела по утрам кухонной посудой. Зато засовы на дверях комнат были крепкими располагались только снаружи.

И теперь Винченце Катарине прощался с жизнью…

Мессер Полани появился лишь на пятый день. К неизбывному удивлению ломбардца, их встреча проходила не в пыточной комнате, а в каминном зале — родном брате того, где они виделись с мессером Полани последний раз. Однако сегодня мессер выглядел неважно. Мешки под глазами, ставшие вдруг заметными морщины на лбу и в углах рта, сальные, давно не прибранные волосы…

Вошел, оглядел с головы до ног стоящего на коленях, с обнаженным торсом и связанными сзади руками Винченце, поморщился. Приказал одному из неулыбчивых развязать купцу руки и всем без исключения убираться вон!

Кинул ему камизу:

— Одевайтесь, сьер Катарине. Садитесь за стол, можете налить себе вина.

Приказал, и снова замолчал, глубоко о чем-то задумавшись.

Сказать, что ломбардец был поражен — не сказать ничего! В глубине души он уже давно был по ту сторону и желал лишь одного: чтобы расставание с жизнью прошло не слишком мучительно. Поэтому такой оборот дела застал его полностью врасплох, не давая разбредшимся вдруг мыслям собраться хоть в какую-то кучку. Затягивающееся молчание оказалось очень кстати, как и стакан доброго вина. Пружина, почти три месяца натягивавшаяся в душе Винченце, от вина вдруг как-то сразу размякла. Захотелось плакать и говорить.

Мессер Полани же, очнувшись, наконец, от своих явно не веселых размышлений, посмотрел осоловевшему купцу прямо в глаза.

— Такие дела, Винченце.

Похоже, мы все столкнулись с чем-то, совершенно выходящим за рамки наших представлений и нашего прежнего опыта. Вот только раскисать мы не будем. Так что соберитесь! И хватит вина. Лучше съешьте чего-нибудь. Теперь слушайте внимательно.

На сегодняшний день вы — человек, знающий об "индийских колдунах" больше всех из нас. Два с лишним месяца вы таскались за ними, как барбос за течной сукой. И даже тогда, когда провал стал очевиден, вы, вместо того, чтобы бежать стремглав — как это сделал бы любой другой на вашем месте — продолжали следить за ними.

Примите мое восхищение!

Это лучшее, с чем мне когда-либо приходилось сталкиваться в нашем деле. Но теперь соберитесь! Соберитесь и начинайте рассказывать. Все, что успели узнать об этой парочке. От начала и до конца. Не упуская ни одну мелочь — мелочей здесь нет. Ну…!

И Винченце начал рассказывать.

О невероятно легком и прочном сплошном металлическом доспехе, на который ему удалось полюбоваться в оружейной графа д’Иври. О странной, никогда не виданной манере орудовать двумя деревяшками, которая позволила верзиле-телохранителю в несколько секунд уложить четверых вооруженных людей. О перевоплощении "колдунов" в крестьян и путешествии в крестьянской телеге — что никому из благородных сеньоров даже и в голову бы не могло прийти. Об удивительном мече и совершенно необычной — любой воин это подтвердит — манере фехтования. О потрясающем искусстве ползания по крепостным стенам: он, Винченце, ощупал, чуть ли не каждый камень стены и нашел-таки следы от металлических, точно металлических, когтей; да и костыль для веревки, вбитый под карнизом, он тоже, в конце концов, обнаружил, так что — никакого колдовства…. И даже латник замкового гарнизона, когда с него по требованию Винченце начали чулком снимать кожу, — признался, что подбросил собакам снотворное. Так что, и тут никакого колдовства не оказалось. И о том, как верзила со щитом смотрел все время только в одну точку на стене — именно туда, откуда и был впоследствии произведен выстрел. Он, Винченце лежал в это время в куче прелых прошлогодних листьев совсем недалеко и видел это все своими глазами….