Андрей Франц - Путь на Хризокерас

Так что, пришлось господину Гольдбергу остаться при ставке короля в Шато-Сегюр.

Но все эти волнительные события произойдут еще только вечером. А господин доцент — уже вот он, здесь, ломится, что есть сил, в покои к больному. И ведь сумел как-то договориться с суровым Шешетом Ицхаковичем! Не иначе, сказала свое слово этническая солидарность. Ну, сам понимаете — еврей еврею, и все такое прочее…

Как бы то ни было, не прошло и десяти минут после ухода Алиеноры Аквитанской, как в опустевшее кресло бухнулся хмурый и не выспавшийся господин Гольдберг.

— Ну, ожил, нимфоман старый? Или этот, как его, педофил? Седина, понимаешь в бороду…

Господин Дрон, еще не отошедший от очарования упорхнувшей Алиеноры, решил всерьез ворчанье господина Гольдберга не воспринимать. То ли гормональный взрыв, случившийся с ним после посещения Шатору, сошел на нет, то ли многочисленные удары в голову, полученные в схватке с де Донзи, поставили мозги на место, то ли еще какая причина… Но вот не получалось у него теперь всерьез воспринимать то, что казалось невероятно важным еще неделю назад.

— Ты, Доцент, чего притащился-то? Никак, зачесть мне моральный кодекс строителя коммунизма решил? Так я в вашу секту не вхожу, мне оно по барабану как-то…

— Ладно-ладно… — не стал углубляться в тему внезапно подобревший господин Гольдберг. — Я, собственно, на предмет утешить страждущих пришел. Ты же у нас теперь вроде как страждущий? Или где?

— Ну… — искренне удивился почтенный депутат, — ну, допустим, страждущий. Валяй, утешай…

— И утешу! Так утешу — мало не покажется. А потом догоню и утешу еще раз, напоследок!

Значит, слушай сюда. То, что графиня тебя кинула — это не просто так, а проявление глубокой исторической закономерности. Понимаешь? Нет-нет-нет, даже не думай перебивать, — вскинулся он, заметив, что господин Дрон готовится что-то сказать.

— Я поначалу-то чего помалкивал, глядя, как ты на эту малолетку западаешь? Решил, что ты менять историю с этого конца надумал. По женской, так сказать, части. Ну, раз уж нам ход исторических событий менять положено, глядишь, и с этого бы краю чего поменяли… Ан, нет! История — старуха железная. Так просто ее на кривой козе не объедешь!

— Доцент, ты сам-то здоров? — Господин Дрон поднял так и норовившие закрыться глаза, уперся взглядом в историка-медиевиста. — Кому из вообще нас по репе настучали? Ты чо несешь, какая история, при чем тут история?!

— Нет, ну так нельзя! — возмутился господин Гольдберг. — Акула, понимаешь, капитализма! Ты, вообще, чем слушал, когда я тебе про это дело докладывал? Ну, перед тем, как ты в Лимож ломанулся с графиней сердечные дела улаживать. Вот, явно не тем местом. Ты хоть что-то запомнил из того, что я тебе тогда говорил?

— Да что там запоминать-то было?! Кроме бесконечных подъе… — господин Дрон осторожно оглянулся по сторонам. Вроде никого кругом. Но все же лучше как-то поаккуратнее. — … кроме бесконечных, подколок, мать твою!

— Понятно, — тяжело вздохнул Доцент. — Синдром Дауна в тяжелой форме. Короче, докладываю тогда еще раз:

Маго де Куртене. В нашей истории в 1199 году вступает в брак с бароном Эрве де Донзи, передав ему в управление графство Невер. Дети: Гильом де Донзи, Агнес де Донзи. В здешнем варианте истории, похоже, все будет точно так же. Вот так-то, Ромеа, понимаешь, влюбленная! Не так просто оказывается историю менять…

Господин Дрон честно попытался задуматься над упругостью исторического процесса, но тут же и бросил это дело. И даже не потому, что голова, многократно ушибленная в схватке с бароном, не желала работать. Просто как-то вдруг стало наплевать. И на семейство де Куртене, и на барона де Донзи, и вообще на все эти средневековые страсти-мордасти.

На-пле-вать!

Но почему вдруг? Проделки высших сил из Шатору? Неужели это так вот действует внутренняя гормональная химия в организме? Какие-то тысячные доли миллиграмма сложных веществ попадают в кровь, и человек воспламеняется любовью. А вещества исчезают, и все проходит — так что ли? Тысячные доли миллиграмма других веществ — и человек бесстрашно бросается в бой! А впрысни ему другую, противоположную химию, и он трусливо свернется в комочек или, наоборот, в ужасе бросится прочь?

Это что же выходит, — тягуче крутилось в мозгах господина Дрона, — мы все — такие вот биохимические автоматы? Какую химию нам кольнут, так себя и поведем? Бери нас, кто хочешь, и делай с нами, что вздумается… Как-то некрасиво получается. Вроде пластиковых пупсов на внешнем управлении. Нет, некрасиво…

Параллельно с этим в голове у почти отключившегося от разговора господина Дрона крутилась еще одна, другая мысль. Вот только о чем она — было совершенно непонятно. Ну, не получалось у нее выбраться на поверхность сознания. Туда, где происходит понимание. В то же время, господин Дрон чувствовал, что мысль эта важная и может пролить немалый свет на загадку его внезапного охлаждения к графине Маго. Ведь может так статься, что и не в одной химии тут дело.

Если разобраться, оно, это охлаждение случилось, по сути, даже не тогда, когда он встретил ее с бароном во дворе аббатства. Нет, к этому моменту все уже пеплом затянулось. А когда?

Во время королевского суда?

Нет, опять мимо. В тот момент — это помнилось совершенно точно — он еще рвался в бой и огнем дышал, как Змей Горыныч.

Так, когда же?

Господину Дрону вдруг вспомнился ее полный гнева и презрения взгляд по окончанию поединка с де Донзи. Когда он вывел барона за пределы круга и взглянул в сторону графини. И увидел ее и этот ее взгляд. Да, черт возьми, да! Вот оно, этот самый момент! Именно тогда все чувства, вся страсть к юной средневековой фемине — все вдруг разом погасло, как будто рубильник внезапно перекинули на положение "выкл".

И что, это — химия? Не-ет, тут дело явно в каких-то других, более тонких настройках.

И, кстати, да — именно тогда впервые шевельнулась где-то в глубине сознания та самая мысль, которая сейчас всеми силами карабкается на поверхность. Или не мысль? Может воспоминание? Черт, что-то ведь важное, а никак не ухватишь!

— То есть ты дальше бодаться с бароном за руку, сердце и прочие прелести графини не планируешь? — прервал его внутреннее самокопание господин Гольдберг.

— Я что, похож на идиота?

— Ну, кто вас, больших мальчиков, знает? У вас ведь всякие тараканы в головах водятся. Вдруг решишь, что окружающие сочтут тебя трусом, если отступишься? Мало ли? Тут ведь, в Средневековье, с этим строго. Вот и попрешь на рожон… А нет, не попрешь, так и хорошо, и слава богу, — торопливо закруглил Доцент свою мысль. — Нам еще этаких вот геморроев не хватало!

"Сочтут трусом? Трусом? Трусом!!! Ай, Доцент! Ай, умница!" — Господин Дрон аж задохнулся от нахлынувшей вдруг ясности. Или, может быть, давешняя то ли мысль, то ли воспоминание пробилась, наконец, к поверхности сознания. Или слова господина Гольдберга подтолкнули ее наверх? Но все случившееся с ним стало вдруг кристально ясным. Нужные воспоминания обрушились на него разом и вдруг, тут же выстроившись в необходимую последовательность. А над ними заняла господствующую позицию та самая мысль, что доселе лишь смутно точила подсознание недужного олигарха.