Андрей Франц - Путь на Хризокерас

На первом курсе, как я слышал, они даже поженились. Пару лет пожили вместе, да и разбежались. Ну как же, две Сильные Личности, да в одной берлоге! Куда уж тут? Потом мне, как понимаешь, сильно не до того было. А в конце нулевых как-то классом собрались, мне и завершение этой истории рассказали. Роман Владимирович во времена приватизации очень даже неплохо поднялся. Подмазал, кого надо, кого надо в долю взял, и выкупил за три копейки практически достроенный гостиничный комплекс. Устроил там офисный центр — эта тема тогда сильно ходовая была. Несколько лет деньги лопатой греб. Ну, а потом наехали на него. Просто и грубо. Колено прострелили, бизнес отжали. За те же три копейки. С паяльником у ануса все бумаги на диво быстро подписываются. Деньги кончились, устроился куда-то менеджером. Да только не поработалось. Ну, как же, кто-то будет Сильной Личности указывать, что и как делать! Это же ведь он должен мир под себя нагибать… Еще в паре мест попробовал поработать, а потом куда-то исчез. Кто-то говорил — спился, кто-то — скололся… Точно никто не знает.

С минуту господа попаданцы помолчали, переваривая рассказ господина Дрона, пока до господина Гольдберга, наконец, не дошло. Он вдруг встрепенулся, смешно вытянул шею:

— Погоди, так эта твоя одноклассница…

— Ага. Натуральная графиня Маго, один в один. Не внешне, а по сути. Только вариант сильно просроченный. И с гораздо худшими потребительскими свойствами.

— В смысле…

— Понимаешь, Доцент, — господин Дрон уже сидел, а тут попытался даже встать, так захватил его разговор! Насилу господин Гольдберг утолкал его обратно на лежанку. — Понимаешь, все, что в мире может случиться — случается дважды. Один раз — в полный рост, по настоящему, хоть романы об этом пиши, хоть стихи складывай. А второй раз — как позорная копия, карикатура, достойная лишь пошлых анекдотов.

— Ну, есть такое дело, — одобрительно кивнул почтенный историк. — Первый раз как трагедия, второй — как фарс, еще Маркс об этом писал…

— Да хрен положить на твоего Маркса, — прервал историка невоспитанный господин Дрон. — Не о нем речь. А о том, что Маго и… э-э-э, та наша приятельница — это начало и конец одной и той же темы. Понимаешь?

— Ну…

— Власть силы, Доцент, власть силы. Для Маго сила — это все! Способность, готовность и желание убить врага — для нее ключевое качество мужчины. Мужчина — есть квинтэссенция силы, власти, жестокости. Все остальное — вторично. Так, бонус, опция. Неплохая, но совершенно необязательная приправа к силе.

Но ведь и для той нашей шалавы из класса — все то же самое. Сила — превыше всего!

Только здесь, в двенадцатом веке все эти танцы вокруг силы, они — по-настоящему. Ибо в самой жизни коренятся. Войны, замки, мечи — вся жизнь только из этого и состоит, вокруг этого вертится. Поэтому и романы, и песни — все об этом. О добродетелях, присущих силе — о чести, о доблести, о подвигах, о славе… Ну, всасываешь тему?

— Да всасываю, всасываю…

— Вот. А там, через восемьсот лет… Там ведь не только самолеты с машинами появились, там и сами человеки изменились, которые всю эту машинерию придумали и создали. Вот скажи: для Моцарта, Ньютона, Кулибина — была ли важна сила? Или было важно что-то другое, а?

Господин Дрон внутренне поморщился, почувствовав, что начинает повторяться. Но начатую мысль необходимо было досказать. Так что, ругнувшись про себя, он все-таки продолжил.

— Вот и получается, Доцент: то, что сегодня здесь, в двенадцатом веке, достойно всяческого воспевания и любования — то же самое там, через восемьсот лет, превращается в фарс. Тот самый, о котором твой любимый бухгалтер из Трира писал. А до него вообще-то Гегель, к сведению некоторых правоверных коммунистов.

Господин Гольдберг пропустил мимо ушей наезд на основоположника научного социализма, пораженно вслушиваясь в слова своего спутника, и не мог понять — с кем он сейчас разговаривает. И вот это — бандит, олигарх, "новый русский"? Да как такое вообще возможно!

Когнитивный диссонанс сотрясал еврейскую душу Доцента Гольдберга, которому было очевидно, что — ну, не может бандит и олигарх так рассуждать! Он бы, Доцент Гольдберг, так рассуждать мог. Но этот вот биндюжник, полтора десятка лет державший в страхе Заводской район и лишь недавно надевший шляпу…!

А биндюжник, не ведая о душевных метаниях своего собеседника, между тем продолжал:

— Ну, а Маго, что Маго? Она, конечно, отсюда, из двенадцатого века. И здесь полностью на месте. И при делах, и вся из себя умница-красавица… Вот только ниточка-то от нее к той нашей подружке самая что ни есть прямая идет. Здесь начало, там — конец.

И вот, как только у меня эти две картинки в одну сместились… Так, понимаешь, Доцент, все чувства — как отрезало! Я-то ведь, хочешь — не хочешь, родом оттуда.

Нет, и там любителей хватало — хороводы вокруг силы и власти водить. Да что говорить — я и сам считай уже два с лишним десятка лет главного подсолнуха на своей грядке изображаю. И, что такое братву в кулаке держать, не по книжкам освоил. И да — мне, как не самому последнему бандиту в наших краях, это дело было очень даже нужное.

Только я, когда вохру на никелевом заводе в отвалы прикапывал, или, к примеру, коллегам по профессии кишки выпускал — я и был, и чувствовал себя бандитом. Бандитом, Доцент! Бандитом…

Здесь это — норма и предел мечтаний. Там — все-таки нет, что бы всякие суки об этом в умных журналах ни писали! Здесь — будь настоящим бандитом, и тебя лучшие на свете девчонки, вроде Маго, во всю попочку обцелуют! Там — там тоже найдется кому обцеловать, шалав хватает! Но это уже шалавы.

А мне шалав не надо… Ни тамошних, ни тутошних. Которые здесь и знать еще не знают, что через восемьсот лет шалавами станут. Только, Доцент, это ведь они не знают. Я — знаю. И меня воротит уже прямо сейчас, не дожидаясь, пока вопрос созреет… Понимаешь, нет?

— Да понимаю-понимаю, что уж тут не понять!

Мужчины помолчали, задумавшись каждый о своем. Пока, наконец, господин Гольдберг не встрепенулся:

— Погоди, а причем тут флейта? Ты же говорил, что там еще с флейтой какая-то история приключилась!

— С флейтой? — удивился господин Дрон. — Ах да, флейта! В восемьдесят шестом, если помнишь, Чернобыль рванул. Семен Александрович тогда с первой же партией ликвидаторов на Украину уехал. Сам потребовал, чтобы отправили, поскольку был, оказывается, каким-то там уникальным специалистом по роботизированным рабочим платформам.

Ну, а когда платформы эти одна за одной отказывать стали, то на ремонте и наладке хватанул там столько, что уже в августе его не стало.

Я, помнится, тогда домой в отпуск после окончания Военного института приехал. А на следующий день мне отец говорит, мол, собирайся, поедем к Семену Александровичу. Приехали, смотрю — он в постели, весь серый, щеки впавшие, волосы — что остались — назад аккуратно так зачесаны… Ну, друзья собрались. В общем, сидели, разговаривали, чай с печеньями пили, случаи всякие вспоминали — а на самом-то деле прощались.