Эдуард Веркин - Место Снов

Нашли старый кувшин с джинном, но джинн оказался мертвым и превратился уже в скелет. Перец вытряхнул джинна в реку, а кувшин забрал себе, сказал, что пригодится в хозяйстве.

– Хлеб скорби, вода печали, – философически заметил Перец, глядя, как голодные рыбы треплют останки джинна. – Я взращен на скудной пище пустыни, такова моя юдоль и планида, влекущая меня по этим землям в направлении звезды Полынь. Хорошо. Но пожрать все-таки надо.

За рекой они остановились на привал. Перец нарубил кинжалом сыра и колбасы и, поскольку еды было много и она все равно бы испортилась, допустил к трапезе и Зимина с Ляжкой. Они валялись на низком берегу, жевали сыр с ветчиной, заедали все это медовыми яблоками. Перец не задавался и был близок к народу, пел песни и рассказывал боевые стихи про героев, так что впервые за эти два дня Зимину показалось, что в Стране Мечты не так уж и плохо.

Так, даже нормально.

– Когда мы прибудем в замок, мы отдохнем недельку, отъедимся, у меня роскошный повар, знаете ли, и посетим баню. Я позволю вам принять после меня ванну, как и полагается добрым слугам и йоменам [13], преданным своему господину. А затем отправимся в поход в северные земли, – рассуждал Перец, вгрызаясь в яблоко. – В этом году я не убил еще ни одного дракона, а между тем я дал клятву, что буду убивать их ежегодно в количестве одного-двух штук. Так что у нас впереди славные дела и баталии. Мне кажется, Доход, ты будешь добрым денщиком и потом, может быть, года через два-три, ты станешь оруженосцем, а там, глядишь, и рыцарем… А у тебя, Ляжка, тоже есть перспективы, тебя я определю на псарню, младшим псарем, а потом, когда ты научишься готовить, пристрою тебя помощником повара. Смел ли ты мечтать, несчастный жирдяй, что ты станешь поваром на рыцарской псарне?

– Нет, конечно, мастер, – робко улыбнулся Ляжка. – Я даже думать об этом не мог, мастер. Это так… это так необыкновенно!

– Да, знаю, знаю… – рассеянно говорил Перец. – Ты верный друг. Ты не представляешь даже, как это прекрасно – быть рыцарем! Это поэзия, это взлет на дирижабле! Вы когда-нибудь летали на дирижаблях? У одного здешнего обормота есть дирижабль…

Перец кидал огрызок в реку, и его съедали речные жители, терзаемые подводным голодом. Зимин на дирижаблях никогда не летал.

– Кофя хочу, – говорил Перец. – Кофя… Доход, время идет…

Зимин избил кофемолку, намолол и сварил кофе, а Ляжка сделал мягкое кресло из соломы. И Перец позволил им пить вместе с ним. Сам Перец кофейничал из большой серебряной кружки с замысловатым вензелем, а Зимину и Ляжке достались заурядные черпаки из плетеной бересты. Кофе был вкусным, правда, без сахара.

– Сахар тут редок, – сказал Перец, выплеснув остатки. – Такова специфика. А так всего навалом…

Перец пребывал в радужном настроении и походил на хлебосольного графа Алексея Толстого в молодости, которого можно увидеть в школьных учебниках литературы. Усталый Игги пасся рядом.

Всадник П. размышлял:

– Ты не задумывался, Доход: почему больше всего в Стране Мечты живет гномов? Ведь эти гомункулусы встречаются чаще других форм, видимо, это инерция обывательского сознания. Все придумывают гномов. Гораздо приятнее было бы, если люди придумывали бы больше эльфов, а не всякую подземную муру…

Перец говорил странно и непривычно для своего обычного стиля, Зимин стал подозревать, что, вполне вероятно, он даже обучался в вузе, несмотря на юность лет. Может, на подготовительном отделении, а может, просто вундеркинд. А на досуге ходил в круг эрпэджэшников, что забивают стрелки в пригородных парках и носятся по этим паркам в картонной броне и с мечами, выточенными из тракторных рессор. Пишут друг другу непонятные записки на финно-эльфийском языке, а потом, опившись самодельным элем, всаживают друг другу между глаз длинные стрелы с пером попугая…

Увидев в глазах Зимина непонимание, Перец перешел на свой обычный штиль.

– Ладно, – сказал он. – Поспим и двинемся в путь, осталось нам недолго. Но перед сном я должен совершить свой ежедневный моцион, вчера не получилось, к сожалению. Сами понимаете, всему должно быть место и время…

Перец сбросил броню, снял рубаху и оказался голым по пояс. Он был и в самом деле изрядно накачан, не как культурист, а скорее как борец-самбист. Зимин даже сначала немного позавидовал такому телосложению, но потом увидел, что завидовать особо нечему – все плечи Перца, руки и даже отчасти спина были покрыты редкими, но очень крупными красно-синими нарывами. На левом бицепсе болталась грязная повязка, Зимин подумал, что под ней Перец скрывает, наверное, особо пугающий нарыв. Или, может быть, даже лишай. Многие стыдятся своих лишаев…

– Фурункулез – бич поэта, – пояснил Перец. – С другой стороны, это так аристократично, так тонко…

продекламировал Перец.

Затем достал из-за голенища длинную серебристую коробочку, развернул ее веером на коленях. В коробочке хранились шприц с длинной иглой, скальпель, пузырек с йодом и кусок чистой тряпки.

– Это так успокаивает нервы, – говорил Перец, подготавливая свой инструментарий. – После трудного боевого дня сесть где-нибудь на зеленой траве и как следует почистить свои… свои болячки…

Зимин посмотрел на Ляжку. Ляжка пребывал в полуобморочном состоянии.

– И только облака в сиянье голубом… – умиротворенно мурлыкал Перец. – Однако это дело требует некоей публичности, в этом проблема… Без этого оно лишено всего смысла…

Перец выбрал скальпель, глубоко подышал на него и полюбовался на свое отражение в лезвии.

– Вы, двое, подойдите поближе, – приказал он. – Садитесь рядом и смотрите внимательно!

Зимин удивился такой небывалой прихоти, Ляжка же, знавший жизнь несколько лучше и в разных проявлениях, удивился не очень. Он был знаком с одним парнем, так тот любил, чтобы все видели, как он ковыряется в носу. Причем он всегда это делал тайно, но балдел, когда его ловили и уличали. Имя ему было Жижиков.

– Сначала я жутко мучился, – говорил Перец, вскрывая фурункул. – Потом понял, что в этом есть даже своя особая прелесть, изюминка… Это приятно, это такой декаданс [14]… Знайте, черви: рыцари-альбигойцы, отправляясь в дальние странствия, брали с собой в золотых коробочках засушенный…

Зимин увидел, как у Ляжки зашевелилось горло. Ляжку тошнило.

Перец отложил скальпель и вонзил в свой нарыв шприц, поморщился, оттянул поршень и посмотрел полученную жидкость на просвет.

– Превосходно, – сказал Перец. – Цвет удивительно насыщенный…

Перец нажал на поршень, Ляжка не утерпел и побежал в густую высокую рожь. Вернее, в пшеницу.