Эдуард Веркин - Место Снов

– А если я сейчас пожелаю, чтобы тут возник швейцарский горнолыжный курорт? – спросил Зимин.

– Нет, надо, чтобы я пожелала… К тому же это не возникает сразу, это растет постепенно, метр за метром. Вот этот мост вырос за два месяца. Сначала появился такой простой соломенный каркас, он утолщался с каждым утром, а потом стал деревянным, ну и так далее.

– А если я пожелаю, чтобы все вы провалились к чертовой матери, – подал голос Ляжка, – вы провалитесь, а? А что если я захочу оказаться в компании Девушки Апреля на океанской яхте?

Ляжку пучило бессмертием, от этого он нервничал и был зол.

– Зря я его откачал, – сказал Зимин. – Пожалел его мать-старушку. Не хочешь зла, не делай добра…

Лара была погружена в озвучивание собственных воспоминаний и не слышала ничего вокруг.

– А Пашка уехал воевать, у них было «сорок дней крови», они тогда объединяли Светлозерье…

Объединять Светлозерье Зимин тоже не умел.

– А ты на него чем-то похож, – прервалась вдруг Лара.

У Зимина сладко екнуло с левой стороны. С другой стороны, ему стало неприятно. Он предпочел бы, чтобы Перец был похож на него, а не он на Перца.

– Я на него не похож ничуть, – возразил поэтому Зимин. – Я похож на Тома Берринджера [45].

– Может. Тебе надо только подкачаться, и ты станешь совсем на него похож. На Пашку. Знаешь, я помню один комплекс упражнений, он легкий, изометрический, поделаешь неделю и сразу станешь здоровым…

– Мне и так хорошо, – Зимин начинал злиться. – Это вон Джа надо немножко потренироваться.

– Ну, как хочешь, – Лара пожала плечами. – Еда у меня хорошая – массу быстро нагонишь. Тут вообще можно стать таким, каким хочешь. Я вот захотела красные волосы – и они у меня через неделю стали красными.

– Это если я возжелаю себе особой могучести… – оживился Ляжка и даже вскочил на ноги. – Так это ж какое счастье-то…

– Придурок! – крикнул Зимин. – Лучше ума себе пожелай…

– Я имел в виду бицепс! – Ляжка показал язык. – Исключительно бицепс…

Какая гадость, думал Зимин. С тобой случается настоящее чудо, ты попадаешь в мир, где возможно практически все, а тут какой-то идиот вслух мечтает о том, как хорошо бы волшебным способом увеличить свои мускульные кондиции до волшебных размеров.

Лара тряхнула головой, и Зимин лишний раз ею восхитился. И головой Лары и самой Ларой. Ларой в целом. А чего было еще делать, как не восхищаться? Лара была красива.

– Пашка мне обещал такую кофемолку еще привезти, старинную. Чтобы у нее был характер. Это ведь так здорово – вещь с характером! Если есть настроение – она кофе мелет, а если нет – то не мелет.

– Да уж, – кивнул Зимин. – Здорово. Здоровее не бывает.

– Я собираю вещи с характером. Мне их все Пашка привозит. Каждый раз как приезжает, так и привозит. И кресло, и люстру. А в этот раз кофемолку обещал. Как приедет – так привезет.

– Кофемолка – это круто, – сказал Зимин. – У меня тоже есть кофемолка, только не волшебная, дрянная.

– Это здорово!

– А что ты все-таки будешь делать, когда повзрослеешь? – спросил вдруг Зимин. – Уйдешь отсюда?

– Не знаю. У меня Леха, он без меня не сможет. Я за него в ответе, он меня слушается…

– Знаем эту песню. – Зимин взял и сделал то, что делает каждый настоящий мужик, оказавшийся на мосту.

Он плюнул, потому что вид падающего в воду плевка его всегда магнетизировал. И мостовик, стороживший свое счастье в ста метрах ниже по течению, попытался поймать плевок и увековечить его в баночку, но это у него не получилось – плевок рассеялся, и мостовик понял, что надежды нет никакой. Этим же вечером, когда единорог пришел к ручью подманивать рыбу, мостовик выскочил из укрытия и огрел его древней корягой, хотя сам не знал, зачем он это сделал, сердце подсказало.

– И почему все парни все время плюют в воду? – спросила Лара. – И Пашка тоже. Сидим на мосту, смотрим на закат, а он все в воду плюет.

– Больше не будет он плевать, – сказал Зимин. – У него больше нет этой привычки.

– Почему? – испугалась Лара.

– Потому что он мертв.

Ляжка услышал это, закрыл глаза и громко скрипнул зубами.

– Баран, – крикнул он. – Лариска, он шутит. Это он специально, чтобы тебя позлить. Этот баран в тебя…

– Его убили! – тоже крикнул Зимин. – Красный волк. Перец подпрыгнул и уцепился рукой, а красный волк достал его и перегрыз шею. Он мертв. Во всяком случае, он мертв здесь. А там он уже нашел себе новую дуру с красными волосами и водит ее в стереокино! Они жрут поп-корн и запивают его колой…

Лара молчала.

– Ты это понимаешь? – продолжал Зимин. – Его больше нет тут. Да если уж говорить по правде, сэр Персиваль – большое дерьмо! Разыгрывал из себя рыцаря, а сам – обычный…

Лара смотрела в воду.

– А ты за ним бегаешь! Забудь…

Лара смотрела в воду.

– Он… он… Да он про тебя анекдоты рассказывал…

Лара встала и ушла. Зимин остался один. На мост поднялся Ляжка.

– Слушай, Зима, – сказал он. – Только-только устроились, как вдруг ты решил играть в откровенности! Чего ты ей рассказал? Эта дура нас бы кормила до пришествия своего Персиваля, то есть всегда. Халявная жрачка на таком курорте! Ты что, с тыквой в ссоре? А может, тебе здешний воздух вредит, а?

Зимин молчал.

– Ты просто свинья! – бесился Ляжка. – Понос ты мороженый, вот ты кто! Затащил меня сюда, в Страну Туфты, и теперь, значит, встал в благородную позу лотоса! Только жизнь наладилась, только нашли лохушку, а ты!

Со стороны дома Лары показался Игги. Он бежал веселой рысцой, к седлу были прицеплены оружие и броня Зимина, на морде у Игги было нарисовано предчувствие долгих путешествий, всевозможных радостей и побед.

– Вот! – крикнул Ляжка. – Вот чего ты добился. Нас выставили!

– Можешь оставаться, – сказал Зимин. – Тебя никто не гонит. Наверняка…

– А отличный замес, – обрадовался Ляжка. – Я так и сделаю. А ты рыцарь Хвост Собачий пошел отсюда мелкими шагами! Я теперь сам по себе человек в рубашке.

Зимин снял с седла арбалет и натянул крюком тетиву.

– Что, ты меня пристрелить собираешься? – хмыкнул Ляжка. – Так не получится. Слабенько тебе, калявый. Ты слабак. И там был слабаком. И здесь слабак… Ты и в быка не попадешь!

Зимин надавил на крючок. Жила дернула воздух, стрела прошла в сантиметре над головой у Ляжки, Ляжка ойкнул и свалился спиной в реку.

– Тебе, смерд, надо охладиться, – сказал Зимин.

Он вскочил в седло и натянул поводья, всегда спокойный Игги заржал и даже встал на дыбы, отчего Ляжка свалился вторично.

– И да будет так, – сказал Зимин и уехал от Лары, от Ляжки и от Бирюзовой Горы, оставив за собой тишину и воду бессмертия.

И в нем не вздрогнул ни один мускул, и сердце не затрепетало, потому что мужчины не плачут, это давно известно всем, каждой собаке.