Надежда Мамаева - Академия темных властелинов

Служанка без слов поставила свою ношу на прикроватный столик и, сделав книксен, удалилась.

Я же покосилась на молоко, печенье и яблоки. Решила, что моему организму жизненно необходимы именно витамины, и, цапнув с подноса фрукт, обтерла его о рукав, а потом вгрызлась в спелую сочную мякоть.

Когда от местного аналога антоновки остался лишь огрызок, живот недовольно заурчал, сетуя на столь скудную поживу. Я скосила взгляд на молоко и печенье и решила рискнуть.

Энжи, которой на такие мелочи, как ходячие трупы, было и вовсе плевать, трескала за обе щеки уже вторую печеньку.

Когда горничная появилась вновь, уже с платьем, мы с крысявкой на пару уминали печенье и запивали его молоком. Я лишь убеждала себя порой, что медики же вон в морге чуть ли не трапезничают прямиком на вскрытых трупах. А здесь… Ну подумаешь, мертвец принес поднос… Вроде повар-то человек, а значит, обнаружить фалангу пальца мне в завтраке не грозит. Наверное.

Мозг все еще страдал этической дилеммой, а вот желудок был искренне благодарен хозяйке, что она не пошла на поводу у суеверий и в кои-то веки нормально его одарила завтраком.

Одевалась и причесывалась в спешке, как и спускалась по лестнице к поданной карете. Несмотря на то что завтрак готовила не я, да и одежду мне принесли свежую и отглаженную, я все равно умудрилась опоздать.

— Приют Святой Аларии! — крикнула я кучеру, оказавшемуся, к счастью, тоже человеком. Видимо, зомбанутая прислуга была исключительно в доме.

И все же, как ни гнал возница, в богадельню я влетела, когда занятие уже началось. Постучала в двери, мысленно придумывая оправдания для куратора, да так и застыла. Посреди царства яслей и колыбелей стоял Дэн, а рядом с ним, буквально дыша в затылок, — Смерть.

Феникс воззрился на меня так обвиняюще, словно я не опоздала на пару минут, а посмела явиться. Явиться как минимум в налоговую и протянуть фининспектору заполненную декларацию, где в графе «иждивенец» написала «государство».

— Проходите, лесса Рейнара, раз уж пришли, — поджав губы, процедила куратор, которая обнаружилась тут же, рядом с Вердэном.

Судя по всему, ей не понравилось именно то, что я опоздала, нанеся тем самым урон ее преподавательской репутации.

А я все стояла столбом и смотрела на Смерть. Та приветливо оскалилась и помахала мне ручкой.

— Что же вы застыли? — недовольно напомнила о реальности куратор. — Досточтимый крауф сегодня посетил приют, дабы удочерить одну из воспитанниц и предложить кому-то из вас стать ее бонной. Пока вы не окончите курс, полноценных нянь из вас, конечно, не выйдет, но лесс настоял, чтобы это была именно одна из тех, кто уже знаком с ребенком.

Я прошла к колыбельке Бьянки. Малышка агукала и пускала пузыри. Вот кому уж не было дела до заговоров, политики, убийств и досточтимых крауфов, осенивших детский приют своей благодатью. Она умудрилась полностью распеленаться и сейчас лежала во всей дитячьей красе, демонстрируя миру голое пузико и дрыгающиеся ножки.

За окном пошел дождь, а потом не выдержал и буквально побежал. Крупные капли ударялись в стекло, шелестели по подоконнику, лупили по разлапистым ветвям каштана с крупными листьями. Но вот что за странность: вроде бы такая мокрая погода должна располагать к рефлексии и спокойствию, но у меня создалось ощущение, что воздух в комнате словно начал уплотняться. В животе будто свернулся клубок змей, непрестанно шевелящихся и недовольно шипящих.

Нервический настрой передался быстрее сплетни всем курсисткам, которые то и дело встревоженно переглядывались.

— Лесса Арелия, не могли бы вы оставить меня с вашими воспитанницами наедине? — мягким, но не терпящим возражений тоном обратился Дэн к куратору.

— Конечно. — Похоже, магесса была весьма недовольна тем, что подопечные останутся без ее зоркого присмотра, но подчинилась и, разгладив передник, удалилась.

— Дамы, — обратился Дэн уже к нам, — я прошу вас засучить манжеты и показать мне запястья. Меня интересует ваша чистоплотность, — туманно пояснил он свое требование.

— Может, ему еще и юбку до колена поднять? — буркнула стоявшая рядом полуорчанка Орая, нехотя закатывая рукава.

Как и ожидалось, у всех нас на левом запястье красовались брачные браслеты. У кого потолще, у кого поуже. Но все — медные, бронзовые или серебряные. Я ссадила Энжи в колыбельку Бьянки и тоже закатала рукава.

— А теперь отстегните застежку браслета, — уже жестким, властным тоном не попросил, потребовал Вердэн.

— Знаете, все же брачный браслет — это сугубо личное дело. Я не хочу объяснять мужу, почему я его снимала. Ведь едва разомкнется застежка, мой благоверный сразу же об этом узнает! — возмутилась рыженькая, как сама осень, Марьяника.

Ее поддержала кудрявенькая Сейна, на пальцах которой кристаллизовались снежинки:

— Зачем вам это? Я понимаю, когда смотрят на руки и на ногти, нет ли под ними черноты — свидетельства того, что перед вами неряха, но браслет…

Но под взглядом Вердэна рыженькая стушевалась, как и остальные.

— Знаете, я не намерена идти на работу к тому, кто при первой встрече просит снять брачный браслет. Так недалеко и до приказа задрать юбку, — уперла руки в бока дородная лесса. Та самая, с которой я столкнулась на выходе из экзаменационного кабинета.

С этими словами она развернулась и, вздернув подбородок, направилась к выходу.

Ей в спину полетело:

— Я бы не торопился так быстро покидать эту комнату.

Щелчок пальцев феникса, и дверь, неплотно прикрытая, захлопнулась. Послышался шум задвигаемого засова, а на створки легла магическая печать.

— Что ж, придется по-другому, — словно в сторону бросил Вердэн и, уже обращаясь к курсисткам, начал: — Вчера вечером на племянника судьи Робурина было совершено покушение. И сделала это одна из вас. Убийца была так неосмотрительна, что в спешке оставила волос. Улика, конечно, мала. Если использовать ее в заклинании призыва на далекие расстояния, отклик будет столь слабым, что хозяин может его и проигнорировать. Но тут, в пределах комнаты, — другое дело.

Пока он говорил, стояла тишина. Даже младенцы не попискивали, а, казалось, слушали феникса. Или все дело в его природной способности к эмпатии?

Вердэн потянулся во внутренний карман, доставая улику со словами: «А вот, собственно, и сам волос…» — когда мне в шею уперлась ледяная игла.

— Вы выиграли, крауф. — Голос, чья «теплота» даст фору космическому вакууму, раздался рядом с моим ухом. — Хотя, признаться, до вчерашнего вечера не ожидала, что против меня будет играть сам черный феникс.

Холодная жесткая усмешка в устах милой и печальной Наты, девушки в очках, что так виртуозно сыграла юную застенчивую лессу, заставила все внутри сжаться. Сейчас к моему горлу приставила ледяное острие та, что точно проткнет пульсирующую под острой гранью жилку.