Джена Шоуолтер - Темная ночь

«Мы должны защищать Эшлин», – зарычал Насилие. «Демон испытывает желание защищать?» – удивился Мэддокс. «Будем, – пообещал он. – Но не так. По-другому». Чем больше он отдавался на волю духа, тем больше превращался в олицетворение Насилия. «Когда я прекратил сопротивляться этому?» – спросил он себя.

Порой, оказываясь в одиночестве, Мэддокс думал, что, если бы родился человеком, то разрушение стало бы последним, что пришло бы ему в голову. Он женился бы, обзавелся любящей женой и смеющимися детьми, которые играли бы рядом, пока он занимался резьбой по дереву. Он делал бы мебель – сундуки, кухонные буфеты, кровати, и это доставляло бы ему огромное удовольствие.

Уничтожив все, что он некогда создал, Мэддокс забросил это увлечение.

– Он перестал двигаться, – удивленно произнес Рейес.

– Я больше не вижу духа, – в замешательстве сказал Аэрон.

– Эй, нам даже не придется связывать его цепями, – заметил Парис.

– Такое впервые, – внес свою лепту Торин, все еще смеясь.

Друзья отпустили его и одновременно отошли в сторону. Мэддокс потряс головой, пытаясь привести в порядок мысли и осознать произошедшее. Его охватил Насилие, но он никого не убил, а друзьям не пришлось связывать или сдерживать его.

Мэддокс осторожно сел и, оглядев комнату, заметил жутчайший беспорядок. Обломки дерева, пух из разорванных подушек, черные осколки телевизионного экрана. Да, дух всецело охватил его.

Мэддокс удивленно сдвинул брови. Обычно его опрокидывали на землю и связывали цепью. Или избивали настолько сильно, что ему оставалось только лежать и ждать, пока за ним не придут Боль и Смерть. Но мысли об Эшлин полностью умиротворили его. «Как это могло произойти?» – спрашивал он себя.

– Теперь все в порядке? – поинтересовался у него Рейес.

– Да, – ответил Мэддокс приглушенно и хрипло (видимо, кто-то слегка придушил его).

Мэддокс встал и, спотыкаясь, направился к дивану. Подушек больше не было, но его это не беспокоило. Он упал на жесткие пружины, заскрипевшие под его телом.

– Торин знает, как вложить деньги в хорошие вещи, – заметил Парис, садясь рядом с Мэддоксом и оглядываясь. – Кажется, пришло время похвастаться новой мебелью.

– На чем мы остановились? – спросил Люсьен, вернув друзей к обсуждению проблемы.

Его лоб украшала рана, которой там не было за несколько минут до этого.

Мэддокс ощутил прилив вины.

– Простите, – произнес он.

Люсьен удивленно взглянул на него, но кивнул.

– Женщины, – пробурчал Рейес, присаживаясь по другую сторону от Мэддокса. – Думаю, нам стоит подождать. В отличие от некоторых из нас… – произнес он, недобро взглянув на виновника драки, – Аэрон контролирует своего духа независимо от того, беспокоится тот или нет.

– Согласен, – ответил Люсьен, подойдя к перевернутому бильярдному столу и источая запах роз.

Приятный запах, отметил Мэддокс, но не настолько хороший, как принадлежащий Эшлин аромат меда и специй, тайн и лунного света. Эшлин… Мысли о ней заставили его тело напрячься, приготовиться к любви. Он в очередной раз подумал, что стоило бы погрузиться в эти узкие влажные ножны.

– Хм… Я счастлив сидеть рядом с тобой и все такое, но даже не думал, что это тебе настолько нравится, – пробормотал Парис.

Впервые за несколько сотен лет Мэддокс ощутил, как его щеки покрывает румянец.

– Ты тут ни при чем.

– Слава богам, – ответил Парис.

– Кстати о богах, Мэддокс. Пора уже рассказать всем про голос, который ты слышал, – поторопил его Люсьен.

Мэддокс не хотел обременять друзей, но знал, что у него нет другого выхода.

– Хорошо. Я услышал в своей голове некий голос, приказавший мне отправить всех вас на кладбище. Сегодня в полночь. Без оружия.

Люсьен подошел к Аэрону.

– Ты знаешь этих новых богов лучше, чем кто-либо из нас. Что ты думаешь по этому поводу? Титаны могли так поступить?

– Я не очень в них разбираюсь, но так не думаю. Не думаю, что нам стоит беспокоиться из-за оружия. Оно очень полезно в схватках с охотниками, но совершенно не подходит для войны против богов.

Парис восторженно воскликнул, и все присутствующие посмотрели на него с удивлением. Он робко пожал плечами.

– Включу-ка я снова свою игру на том маленьком телевизоре, который припрятал на случай, если произойдет нечто подобное.

Мэддокс закатил глаза.

– Давайте на минутку предположим, что голос принадлежит охотнику, – сказал Люсьен, снова возвращаясь к главной теме собрания. – Это значит, что мы столкнулись с охотником, обладающим огромной силой. И так как он вряд ли работает в одиночку, нам остается только гадать, обладают ли его друзья такими же способностями.

Аэрон заметил:

– Мы сильнее простых смертных независимо от того, обладают они какими-то сверхъестественными способностями или нет. Мы можем их победить.

– Да, если сумеем перехитрить их. Помните Грецию? Охотники были слабее нас, но им снова и снова удавалось причинять нам вред. На этот раз нам, скорее всего, приготовили ловушку на кладбище, – сказал Мэддокс и по очереди посмотрел на друзей. – Я не смогу пойти, так как буду мертв, но вы сумеете. Вы сделаете так, чтобы их ловушка обратилась против них самих, и перебьете их.

Люсьен покачал головой:

– В полночь мы с Рейесом будем рядом с тобой. Торин также не может уйти. Остаются только Парис и Аэрон. Мы не можем послать их двоих на битву, не зная расстановки сил.

– Тогда пошли сейчас, – решил Мэддокс. Он терпеть не мог выходить из крепости, но сейчас был готов на это. Он был готов на все, чтобы защитить Эшлин. «Если эти новые охотники причинят ей вред…» – думал он. – До полуночи еще семь часов. Этого более чем достаточно, чтобы я мог поучаствовать в сражении и вернуться.

Друзья молча взглянули на Мэддокса, и в их глазах читалось удивление. Прежде он никогда еще не предлагал выйти в город.

– Кто-то должен остаться здесь и защищать женщин, – наконец произнес Рейес.

– Согласен, – ответил Мэддокс, который не мог оставить Эшлин без защиты.

«Что, если ей снова станет плохо? – спрашивал он себя. – Что, если охотники сумеют прорваться в крепость и причинить ей вред?»

– Я не согласен, – произнес Люсьен с виноватой улыбкой. – Убивать охотников важнее, чем защищать женщин.

«Тем более что скоро они в любом случае будут мертвы», – читалось в его взгляде, хотя вслух он эти слова не произносил, так как все обитатели замка думали об этом.

Рейес сжал кулаки, а Мэддокс – челюсти.

– Кто-то должен остаться, – сказал он. – Иначе вам придется сражаться без меня.

Аэрон был олицетворением Ярости, а Люсьен – Смерти, но никто не бился так, как Насилие. Только участие Мэддокса в сражении гарантировало друзьям победу.