Джена Шоуолтер - Темная ночь

– Все в порядке? – спросила она.

– К тому балкону привязано одеяло, – ответил он, ткнув пальцем вправо, но не отводя от нее сузившихся глаз. – Ты что-то об этом знаешь?

Если не считать той ночи в лесу, Мэддокс почти никогда не злился на Эшлин. Как правило, его гнев был направлен на кого-то другого. Поэтому, когда она взглянула в эти фиалковые глаза, белки которых теперь стали красными, неприятно оттеняя яркую татуировку, ей показалось, будто ее в чем-то изобличили. Она пришла в замешательство. «Что ж, – подумала Эшлин, – хорошо, по крайней мере, то, что на его лице не проявилась та жуткая скелетообразная маска». Вдохновившись этой мыслью, Эшлин вскинула подбородок и подошла к Мэддоксу.

– Да, мне кое-что известно про это одеяло, – ответила она.

– Будь ты кем-то другим, – заявил Мэддокс, – я бы подумал, что ты помогаешь охотникам пробраться сюда.

– Но ведь ты не думаешь обо мне настолько плохо? – спросила Эшлин, причем таким тоном, что казалось, если бы у слов были зубы, они бы сильно искусали Мэддокса.

– Нет, – ответил он, и девушка немного расслабилась. Тогда Мэддокс продолжил: – Скажи, зачем оно тебе понадобилось?

«Пришло время для признаний», – решила Эшлин и произнесла:

– Я уже говорила тебе, что Торин спрятал меня. Запер, чтобы другие твои друзья не смогли меня найти. Я сама до конца этого не понимаю, так что не спрашивай. Я услышала, как ты кричишь, и сделала все, что могла, чтобы добраться до тебя.

Мэддокс приблизился к Эшлин на шаг, и она испугалась. Но затем он остановился, будто опасаясь подойти к ней слишком близко.

– Ты могла разбиться насмерть, – тихо сказал он.

– Но ведь я не разбилась.

– Ты болталась в воздухе, Эшлин.

«Не сдавайся, – приказала себе девушка. – Не в этот решающий момент. Мы только выяснили, что нравимся друг другу, и оба хотим, чтобы наши отношения вышли на новый уровень. Все, что происходит здесь и сейчас, создаст почву для будущих ссор. Он слишком упертый, а я чересчур решительная». Поэтому Эшлин предпочла согласиться:

– Да.

– Больше никогда, слышишь, никогда так не делай! – заявил Мэддокс, а затем подошел к ней вплотную и наклонился, вторгшись в ее личное пространство. – Ты меня поняла?

Сердце Эшлин стало исполнять какой-то безумный танец.

– Скажи своим друзьям, чтобы они больше меня не запирали, и тогда я поклянусь тебе больше так не делать.

Глаза Мэддокса расширились, и в них отразилось недоверие. «Неужели он ждет, что я начну извиняться перед ним?» – спросила себя девушка.

– Я их убью! – зарычал он, сильно удивив этим Эшлин. – Ты могла погибнуть.

Пока Мэддокс ходил вокруг нее, Эшлин увидела в его глазах смертельную угрозу и подумала: «Нет уж, он не уйдет от меня и не будет драться с собственными друзьями. Только не сейчас». Не мешкая ни минуты, Эшлин бесстрашно протянула руку и обхватила пальцами его твердый широкий бицепс. Мэддокс развернулся и посмотрел на нее.

– Еще большая боль не должна разрушить этот день, – заявила девушка.

– Эшлин…

– Мэддокс…

Он мог бы прогнать ее, отвергнуть, проклясть. Ударить… Но вместо этого сменил гнев на милость.

– Ты могла погибнуть.

Издав низкий животный рык, Мэддокс жадно поцеловал ее. Его язык глубоко проник в рот, заставив ее разжать зубы, и принялся хозяйничать. «Наконец, – подумала Эшлин. – Слава богу, наконец…» Она ощутила вкус гнева и страсти, и он оказался самым роскошным из всех, которые ей когда-либо удавалось отведать. Опьяняющим. Ее кровь вскипела.

– Не хочу… причинять… тебе вред, – с трудом проговорил Мэддокс в промежутках между поцелуями. – Не смогу… Причинять вред… Не буду…

Он наклонил голову, чтобы сделать поцелуй еще более глубоким, избавить Эшлин от голода, так долго жившего в глубине ее тела. Она с радостью откликнулась, приветствовала его язык. Мэддокс был олицетворением страсти, вездесущей, всеобъемлющей, заставляющей задыхаться, и он яростно давал и принимал ее. Именно этого хотела Эшлин, именно в этом она так нуждалась.

– Я дам тебе то, чего ты так хочешь, и клянусь, что не причиню тебе вреда, – произнес он.

– Я хочу тебя и все, что ты мне дашь. Все.

Мэддокс схватил ее за ягодицы и резко прижал к себе, заставив выдохнуть из легких весь воздух. Не в силах вдохнуть, Эшлин обхватила ногами его талию. Когти холодного камня, к которому воин прижал ее обнаженную спину, впились в кожу, но ей было все равно.

Безумству не было места в пресной, монотонной жизни Эшлин, только работа и дом. Она говорила Мэддоксу, что была рада своему одиночеству, но на самом деле иногда ей так не хватало прикосновения. Хотя бы какого-нибудь. О том, что происходило сейчас, она прежде не могла даже мечтать.

Эшлин ощутила, как его возбужденный член, твердый и такой горячий, что исходивший от него жар чувствовался даже сквозь штаны, через полотенце, скрывавшее те участки ее тела, которые больше всего нуждались в его прикосновении, уперся в область между ее раздвинутыми бедрами, пока не пытаясь проникнуть внутрь. Она застонала, прижала руки к груди Мэддокса и вонзила ногти в его кожу.

– Приятно, – произнес он и обхватил ладонью одну из ее грудей.

Его прикосновение было не нежным, а скорее грубым, но позволяло девушке ощутить превосходное сочетание наслаждения и боли. Мэддокс дрожал, будто сдерживал себя из последних сил.

– Да, – пробормотала Эшлин, ощущая внизу живота сладострастное напряжение, из-за которого по всему телу растекаются жаркие волны, вызывающие непередаваемое блаженство. Осторожно двигаясь, она стала тереться о член Мэддокса. Еще никогда Эшлин не была такой влажной, не ощущала такое сильное, почти болезненное желание, не стремилась одновременно тонуть, умирать, жить и наслаждаться.

– Хочешь… как в книгах, которые ты читала? – спросил Мэддокс, покусывая ее подбородок и шею, а затем соски.

– Уже говорила. Хочу тебя. Только тебя.

Эшлин ощущала острую боль в сосках, но Мэддокс ласкал языком каждый из них до тех пор, пока к ним не вернулась чувствительность, отчего желание девушки разгорелось с еще большей силой. Он сдвинул вниз полотенце и стал гладить, сжимать ее груди, щипать соски, делая это чуть более грубо, чем только что. Из глубины его груди раздавался грохот бешено колотящегося сердца, символизировавший первобытное желание, отражение того, что испытывала сама Эшлин.

– Полотенце долой, – произнес Мэддокс и, не дожидаясь ответа девушки, сорвал с нее ткань и отбросил в сторону.

Эшлин ощутила прикосновение холодного воздуха к своей коже. Вместо того чтобы заключить девушку в объятия, согреть, Мэддокс отошел на несколько шагов и посмотрел на нее. Просто стоял, медленно опуская и поднимая взгляд. Казалось, будто он смакует каждый изгиб ее тела. По какой-то таинственной причине его взгляд оказался даже более горячим, чем прикосновения, и смог разогнать холод. Когда он так смотрел на нее, Эшлин чувствовала себя богиней. Сиреной… Царицей…