Елена Ляпота - Светлый оттенок тьмы

Ему ведь даже не предложили небесных. Тотчас же отправились в Янтарную Колыбель, а там уж его поджидала она. Сладкая, роскошная, с заманчивым взглядом…

Кьяра ведь сразу не понравилась матушке, да разве ж он когда-либо её слушал? И Сурья что-то робко пытался сказать… А ему всё было нипочём.

Теперь придётся расхлёбывать.

Ещё бы понять, зачем на это пошла его «ненаглядная» жена-упырка? В чём её интерес? Уж явно не в том, чтоб утешаться с молодым да горячим мужем…

Что за тайну она скрывает? Что за ловушку ему приготовила, если уж потрудилась поставить могильную плиту? Неужели не понимает, что в случае чего отец с дедом на её землях и места живого не оставят? В это ему не верилось.

Кьяра слишком хитра для этого…

— Задумался, княжич? — неожиданно спросил гамаюн, — оно и верно. Самое лучшее для тебя — уехать отсюда, да поскорее. И меня с собой прихвати.

— Значит, вот в чём твоя забота? — сверкнул глазами Орест, — хочешь удрать?

— Хочу, — признался Черноклюв, — места эти становятся гиблыми.

— Вот мерзкая упырка! — в сердцах воскликнул Орест, — а я ещё пытался за ней волочиться.

Черноклюв посмотрел на него исподлобья, и глаза его вспыхнули. Он долго слушал, не перебивая, как княжич бранится, изливая злость, и думал, сказать ли ему ещё кое-что? Но, подумав, решил, что не стоит.

Земли Айуллов уже не спасти. Красная чума пожрёт их — не сейчас, так лет через сто, и не будет больше ни полей, ни лесов, ни нечисти. И Кьяры Ведич-Айуллы, возможно, тоже не станет. Сердце гамаюна дрогнуло, а в горло свело, будто в нём застрял изрядный комок.

Маленькая упырка…

Маленькая упырка…

Когда-то она была и такой…

— Отец!

Кьяра бежала, то и дело спотыкаясь. Ноги путались в подоле непривычно длинного платья. Но мама сказала, что уже пора. Хватит с неё детских коротких одёжек. Она ведь почти взрослая — целых девять лет. И вот теперь, такая большая, ревела, сбивая в кровь коленки. Однако едва отец повернулся, слёзы куда-то исчезли. Кьяра вытерла рукавом нос и протянула ему руки.

— Ну здравствуй, сладкая моя.

Отец был удивительно красив. Высокий, статный, румяный. Глаза синие и блестящие, как сапфиры. Такие же, как у неё. И волосы — точь-в-точь, как у неё. Мягкие, пушистые, кудрявые.

Отец поднял её в воздух и закружил, улыбаясь. На щеках заиграли ямочки. Кьяра не сдержалась, протянула руки и обняла за шею. От отца пахло цветами и чем-то ещё, что ей не понравилось. Опять эти девки-дивницы! Сколько ночей мама проплакала из-за них.

Хотя, когда отец появлялся, она, не подавая виду, радовалась и прижималась к его груди. Но Кьяра больше не хотела, чтобы отец водился с дивницами, не хотела, чтобы от него пахло их пряным духом.

— Ты опять пропадал, — упрекнула она.

— Что поделаешь, дочка. Твой дед со своими братьями столько земель испоганили, вытянув жизнь до донышка. Нужно понемногу и отдавать.

— Пусть дивницы сами пляшут!

— Сами они не будут, — возразил отец, — им нужен поводырь. Тот, кто заведёт хоровод и будет смотреть, чтоб они не заплясались до смерти. А я как раз такой. Дивник. И ты, когда вырастешь, тоже станешь…

— Не стану, — заупрямилась Кьяра, — они так светятся…

— Так это ж хорошо, что светятся, — засмеялся отец, — значит, есть, что отдать. И самим останется.

— А другие правители тоже пляшут с дивницами?

Отец смутился, а на лицо его набежала тень.

— Другие не пляшут. Среди них нет дивников. Я один такой. Потому что твой дед-волхованец взял в жёны дивницу.

— А как же они лечат мёртвые земли? — удивилась Кьяра.

— Они не лечат, — отец взял её ладошку в свою огромную ладонь и легонько сжал, — они просто оставляют земли. И довольно вопросов. Посмотри, кого я тебе принёс.

Отец поднял седельный мешок и дёрнул завязки. Кьяра с любопытством заглянула внутрь, но тут же отпрянула.

— Фу, мерзость какая!

Из мешка на неё глядели два лиловых глаза, круглых и выпуклых, как вишни. Морда противного болотного цвета усыпана мелкими колючками. А ещё она разглядела хвост, похожий на змеиный.

— Это вовсе не мерзость, — усмехнулся отец, — это змейка-дождевица. Когда им становится жарко, они собираются в стайки и вызывают мелкий дождь, который идёт даже, если светит солнце.

— Тот самый «слепой» дождик? — восхищённо воскликнула Кьяра.

— Тот самый.

— Надо же, а на вид — такая гадкая. И она будет тут жить?

— Ей больше негде. Я нашёл её на мёртвой земле, одну, в гнезде. Должно быть, только что вылупилась. Других дождевиц я не смог найти.

— Хорошо, — решила Кьяра и взяла змейку на руки, затем рассмеялась — ой, а у неё крылышки!

— Вот, — усмехнулся отец, — знал, что тебе понравится. Небось, уже и имя придумала?

Кьяра замешкалась, поглаживая змейку по неожиданно мягкой и тёплой шкурке. Она знала сотни, если не тысячи имён, но все они уже были заняты. С самого её детства отец тащил в замок всякую нечисть и каждой давал причудливое имя. Обычно все эти странные существа жили в замке недолго — мама всеми способами спроваживала непрошенных гостей за ворота. Однако далеко они не уходили. Селись в полях, лесах. Каждый раз, когда отец проезжал мимо, они вылезали поздороваться, а он каждого помнил по имени. И Кьяра помнила. С ней тоже здоровались и даже дарили подарки — причудливые бусы из цветов, ожерелья из камешков, браслеты из желудей. И тогда отец отпускал её поиграть немного с нечистью, хотя мама страшно ругалась, если ей становилось известно. Она не понимала, зачем пускать на свои земли так много нечисти. Другие волхованцы, напротив, избавлялись от неё.

— Это не наша земля, Марьяла, — говорил матери отец, — это их земля. Мы взяли верх, потому что хитрее. Однако они придают земле силу. Они — наше могущество.

И мама делала вид, что соглашается, чтобы не спорить. Она очень любила отца. Особенно в те дни, когда в округе исчезали все дивницы, и они повсюду ходили вдвоём, даже не разнимая рук, хоть это считалось неприличным.

— Глаза-то у неё как вишенки. Только лиловые, — заметил отец, — пусть будет Вишанка. Нравится?

Кьяра кивнула. Неважно, нравится ей или нет. Если отец уже дал ей имя, оно таким и останется. Она всё равно не придумает лучше.

Кьяра спрятала змейку за пазуху и осторожно прокралась в свою комнату. Она слышала, как мать гремит сундуками: явно злилась. Слуги предпочитали переждать эти мгновения, забившись в какой-нибудь уголок.

Вот сейчас хозяин поднимется в покои, и наступит тишина. До утра никто не выйдет, это уж точно. Можно спокойно спать или, забравшись с ногами на подоконник, смотреть на звёзды.