Елена Ляпота - Светлый оттенок тьмы

Однако мать продолжала метаться по комнате — Кьяра слышала её нервные шаги. А отец всё не шёл. И тут раздался крик.

Кьяра испуганно сжала зверушку, отчего та пискнула и кольнула её шипом.

— Тише, — велела ей Кьяра.

Крик повторился. Кричала явно одна из круглолицых служанок. Кричала не так, словно ушибла палец, а так, будто бы…

Сердечко Кьяры застучало гулко-гулко.

Ещё один крик. Потом ещё. Кажется, голос отца. А затем неистовый вопль матери. Она в ужасе закрыла глаза и опустилась на пол.

— Пусть они замолчат, — шептала Кьяра, — пусть замолчат.

Но крики не утихали. В замке начался шум. Словно тысячи ног, обутых в тяжёлые сапоги, бежали по лестницам, неслись по коридорам, переворачивая всё, что попадалось на пути.

Дверь в комнату отворилась, и на пороге показалась мать. Волосы её были растрёпаны, губы в крови, а зубы…

Кьяра ещё никогда не видела, чтобы у матери были такие длинные белые клыки. Глаза её сверкали, полные слёз.

— Дочка, — сказала она незнакомым голосом, — не бойся. Всё будет хорошо.

Она подошла к Кьяре и обняла её, прижав к себе так крепко, что кости едва не хрустнули.

— Мама, где отец?

Вместо ответа Марьяла разразилась рыданиями. На лоб Кьяры падали холодные капли слёз, смешанные с кровью. Мама вся была в крови — шея, подбородок, грудь.

— Вот, значит, где ты?

В комнату ворвался незнакомец. Кьяра испуганно посмотрела на мать. Марьяла выпрямилась и закрыла её собой.

— Убирайся!

— Наглая тварь! Думала, что ты меня одолеешь? Слабая полукровка.

Кьяра, сгорая от любопытства, высунула голову и стала рассматривать незнакомца. На шее у него зияла рана, из которой сочилась кровь и падала на пол. Бледное, как солнце в пасмурный день, лицо, перекосило от злости. А ещё у него были клыки — почти такие же, как сегодня у мамы, только побольше. Ей стало страшно.

— Где отец? — прошептала она, — он придёт защитить нас?

— Надо же, какая хорошенькая упырка! — неожиданно улыбнулся незнакомец.

И тут мама, оттолкнув Кьяру в сторону, бросилась на незнакомца. В руках блеснуло лезвие. Она стала бить его ножом, кромсая плоть. Тот отбивался и кусал мать своими огромными зубами. Она выла, как раненный зверь. Вой был настолько ужасен, что Кьяра заплакала.

— Отец, — закричала она, что было силы, — отец.

— Ты её не получишь, — хрипела мать, и голос её становился всё тише.

Наконец, она обмякла и сдалась, повалившись на пол. Её руки, плечи, шея были покрыты укусами и кровоточили.

— Неблагодарная тварь, — прошипел незнакомец, ощупывая раны, — будешь знать, как отворачиваться от своих.

— А ты иди сюда, маленькая упырка!

— Отец, — закричала Кьяра и попятилась назад.

— Твой отец сейчас на пиру с моими братьями. Он не придёт.

Глаза Кьяры расширились от удивления. Отец пирует с братьями этого ужасного существа? В то время, как в замке стоит крик, а мать валяется на полу, истекая кровью? Незнакомец определённо лжёт!

— Где отец? — холодно спросила она и встала фертом. Пусть незнакомец знает: её так просто не обмануть.

— Он кормит моих братьев, — усмехнулся незнакомец и схватил её за плечи, — а теперь, мои девочки, идёмте-ка домой.

Кьяра упиралась, но проворные руки незнакомца скрутили её и сунули подмышку. Одной рукой он схватил за волосы мать и поволок за собой. Марьяла лишь один раз вскрикнула от боли и тут же лишилась чувств. Каьяра едва могла дышать от страха и горечи. Ей так жаль было мать. Хотелось ударить противного незнакомца, да побольнее. Укусить — так, чтоб почувствовал. Однако тело словно онемело. Она даже не могла пошевелиться.

Всё происходило быстро, как в лихорадочном кошмаре. Их с матерью вынесли во двор и посадили на лошадей. Какие-то мужчины уселись рядом. Один из них хлопнул Кьяру по ягодице, другой рассмеялся. Она зажмурила глаза, и открыла лишь, когда лошади тронулись с места. Они уносили их далеко-далеко отсюда, и последнее, что успела рассмотреть Кьяра, было тело, лежавшее посреди двора.

Красная рубаха с одиноким клочком белой ткани. Кудрявые волосы цвета тёмного янтаря — такие же, как у неё. Крик застрял в горле, и она могла лишь беззвучно шевелить губами.

«Отец…»

Несколько дней их с матерью держали в непонятной комнате. Окон совсем не было, а никто даже и не подумал принести им кристалл. Или хотя бы зажечь лучину.

Тем не менее, спустя несколько часов Кьяра настолько привыкла к темноте, что могла разглядеть даже линии на своей ладошке.

Мама сидела в углу, прислонившись щекой к стене, и не шевелилась. Кьяра подползла к ней, забралась на колени и обняла руками за талию. Долго плакала, а мать лишь молча гладила её по голове.

— Всё будет хорошо, девочка моя. Всё будет хорошо.

— Почему он назвал меня упыркой? — вдруг вспомнила Кьяра.

Мать взяла её двумя пальцами за подбородок и посмотрела в глаза.

— Ты не упырка, Кьяра. Что бы тебе ни говорили! Помни: ты не упырка. Ты волхованка.

— И дивница? Как папа…

— Нет, не говори так. Ты волхованка…

И тут мать зарыдала. Так громко, что Кьяра испуганно скатилась с её коленей, схватила за плечи и стала трясти.

— Не надо, мама, пожалуйста! Я боюсь…

Марьяла перестала плакать и обняла дочь, но плечи её по-прежнему дрожали…

Дни пролетали за днями в тоскливом ожидании чуда. Дверь открывали лишь пару раз в день, чтобы передать еду и сменить отхожее ведро. Воздух в комнате становился затхлым. Но однажды дверь распахнулась настежь, а на пороге возник всё тот же незнакомец.

— У меня для тебя хорошая новость, Марьяла. Мы решили оказать тебе великую честь!

— Из твоих уст, Лавр, это звучит, как приговор, — почти равнодушно произнесла мать.

— Не приговор, Марьяла. Участь — самая желанная для дочери знатного упыря.

— Будь ты проклят.

— Но-но, милая… Ты должна радоваться, что принесёшь пользу семье. Наполнишь источник вечности свежей силой.

— Что станет с Кьярой? — прервала его мать.

— Мы достойно её воспитаем, это я обещаю, — усмехнулся Лавр, — она хорошенькая. Полагаю, скоро придётся выдать её замуж.

Мать ничего не ответила, и Лавр, потоптавшись на месте, подмигнул Кьяре, застывшей в углу, и ушёл. Несколько минут они молчали, и тут Кьяра не выдержала.

— О чём он говорил, мама?

— Ни о чём, дочка. Пустой разговор.

— Сдаётся мне, ты сильно расстроилась.

— Тут нечему радоваться, Кьяра. Иди-ка сюда.

Марьяла обняла дочь, прижав к изрядно похудевшей груди. Она гладила её волосы, целовала щеки, шептала на ухо нежные слова. Никогда раньше она не дарила ей такой откровенной ласки, и на сердце немного отлегло.

— А теперь ложись, милая. И немного поспи.

Марьяла уложила её на пол, продолжая поглаживать. Веки стали тяжёлыми, а сознание затуманилось. Сквозь сон Кьяра почувствовала на шее лёгкую боль. Мать склонилась над ней, а её волосы щекотали нос, но чихнуть почему-то не получалось. Сил совсем не осталось. Становилось холодно. Даже пальцы матери казались ледяными.