Елена Ляпота - Светлый оттенок тьмы

Но не тут-то было. Орест и позабыл, насколько проворной бывала Зельда, несмотря на то, что выглядела неуклюжей глыбой. Каменные люди мигом взяли его в плотное кольцо и стали наступать. Круг молниеносно сжимался, и Орест испугался, что они раздавят его своими телами. Он подпрыгнул вверх, уцепившись за каменные макушки, и попытался удрать, но его тут же схватили и скрутили по рукам и ногам цепкими каменными пальцами. Он брыкался, извиваясь, как угорь, но совершенно ничего не смог поделать.

Его понесли внутрь замка, легко, будто охапку соломы, и затолкали за первую же попавшуюся дверь. Затем ушли, не сказав ни единого слова.

Он огляделся вокруг. Стены были сплошными. Окон не было. Они и не требовались, ведь замок изнутри сиял. Было светло, как в погожий день. Орест с удовольствием бы полюбовался, однако понимал, что из этой светлицы не выбраться никак. Разве что выбить дверь. Он разбежался, насколько хватило места, и двинул плечом в полотно. Кости хрустнули, а дверь устояла. Даже не скрипнула.

Орест уселся на пол и стал думать, что делать дальше. Угораздило же его сюда попасть. И как теперь выбраться? Он не имел ни малейшего представления. Придётся ждать, когда сами за ним придут…

Дивница долго бродила по полям и лесам, выискивая его следы. Он был как ветер — пронёсся и даже запаха не осталось. Вон его чудище дрыхнет где-то там, за замком, аж земля от его храпа дрожит. Значит, пешим гуляет. Значит, где-то оставил свои следы…

Однако их нигде не было, и это было странным…

Куда же он подевался?

Неужто уже нашёл себе другую? Он ведь таков, лёгок до утех…

В сердце заскребло, закопошилось противное чувство, и она усмехнулась: разве ж был у неё право ревновать? Она ведь сама так решила. Да и зачем он вообще ей сдался?

Дерзкий, самолюбивый княжич.

И всё ж она его искала…

Там, среди зарослей ежевики, собирала ягоды, клала на язык и смаковала, вспоминая сладкий вкус его губ.

Глупая… глупая дивница… Ей негоже влюбляться…

Любовь… такое странное слово. Почти как смерть, только в любви её переживаешь сотни, тысячи раз…

Её совсем негоже влюбляться…

И зачем она пришла, и зачем его ищет. Ведь знает, что всё это зря. Но ещё хоть разок… Хоть самую капельку ласки. А потом она уйдёт, теперь уже навсегда.

Где же он, этот нежный мальчик?

Дивница всё бродила и бродила по лесам, заглядывала в озёра, но нигде не могла найти и от досады кусала губы…

Затем вздохнула, расправила плечи и, засияв ещё ярче, помчалась с порывом ветра, куда глаза глядят…

Щекотуны встретили её с радостью. Обступили со всех сторон и загалдели, наперебой рассказывая о том, как молодой княжич пытался их прогнать. И хвастались, что дали ему жару.

— Он-то хоть выжил? — воскликнула Кьяра, с ужасом представляя, что он лежит себе где-нибудь в поле, изнемогший от яда щекотунов.

— Выжил. Они со своей балаболкой даже полевицу потом сожрали.

— Вот мерзавец!

Кьяра встала фертом, чувствуя, как закипает злость. Вот тебе и юнец. Как оказалось, воришка несчастный. А она ещё диву давалась, кто из кузницы кристаллы стащил.

— Спасибо вам, дорогие мои, — улыбнулась она щекотунам, а сама, разозлившись, понеслась домой, что было духу.

Кьяра даже не представляла себе, что сделает, когда увидит мужа. Кровь выпьет — это уж точно. И так, чтоб до последней капли. Чтоб неделю и вздохнуть не смог.

Ну надо же, каков оказался прохвост. И следил за ней, и привечал, и целовал — всё, чтобы зажгла кристаллы. И чем он отличался от остальных её мужей?

Да от тех же скупых волхованцев?

Совершенно ничем. Такой же гнусный хмырь, только молоко на губах ещё не обсохло.

Кьяра ворвалась в замок, промчалась по комнатам, никого не нашла и кликнула слуг. Оказалось, Ореста никто со вчерашнего дня не видел.

Ящер бродил под замком, переминаясь с ноги на ногу, и тихонько поскуливал от голода. Кьяра велела его накормить, а сама спустилась в конюшни, оседлала лошадь и тут заметила гамаюна.

Так вот о какой «балаболке» говорили щекотуны!

— Эй, птах, как там тебя? Куда твой хозяин подевался.

— Не знаю, — сказал гамаюн, — велел мне убираться домой, а сам куда-то ушёл.

— Куда?

— Сказал же — не знаю!

— А почему я тебе не верю? Уж слишком лукавые у тебя глаза, — насмешливо сказала Кьяра, — давай говори, не то велю пустить тебя на суп.

— Ладно, — вздохнул гамаюн, — не ты, так хозяин.

— Я начинаю терять терпение.

— Он пошёл к упырям.

— Куда? — Кьяра аж подпрыгнула от удивления, — зачем?

— Моё дело маленькое, — улыбнулся Черноклюв, но заметив, как сузились глаза Кьяры, выпалил, — хотел посмотреть на Карса.

— Откуда он о нём знает? Ты проболтался?

— Почему сразу я? В этих землях даже самая пропащая блоха знает о ваших шашнях. Странно, что княжичу в первый же день не донесли.

— Сгинь, болтливая птица, — в сердцах крикнула Кьяра, — чтобы духу твоего тут не было.

Она вскочила на лошадь и поскакала в лес. Сердце её замирало от волнения. Только не это! Только бы Карс его не убил. Они ведь только этого и ждут, проклятые волхованцы.

— Карс, — позвала Кьяра, соскочив с лошади, — где ты?

Она помчалась в пещеру, расталкивая всех, кто попадался ей по пути. Спустилась к озеру, оббежала все углы, пока, наконец, не нашла его.

Карс был в постели со своей младшейй женой и, похоже, совсем не ожидал её увидеть. Он тотчас же слез со своей упырки, накинул на неё простыню и довольно грубо вытолкал прочь. Затем натянул штаны, неловко улыбаясь. Вид у него был слегка испуганный. Он явно не хотел, чтобы Кьяра его застукала за утехами, пусть даже с собственной женой.

Но Кьяре было всё равно. Пусть даже они были бы тут все разом — все его четыре жены, ещё и две молоденькие любовницы, о которых ей, конечно же, сообщили, хотя Карс и не подозревал об этом. Её волновал лишь собственный муж и то, что Карс с ним сделал.

— Где Орест? — с ходу спросила она.

— Что, наш мальчик потерялся? — широко улыбнулся Карс.

— Не паясничай. Что ты с ним сделал?

— Ровным счётом ничего. Честно. Я даже его не видел.

— Врёшь!

— Стал бы я врать, — хмыкнул Карс, — ты была бы первой, перед кем я похвастался.

— Тогда куда он делся?

— Кто знает! А тебе, я вижу, не всё равно, моя дорогая? — глаза Карса налились чернотой, а на скулах заиграли желваки, — то-то смотрю, я всё больше ласкаю собственных жён, чем единственную свою любимую?

— Ты же знаешь, что я на это не куплюсь, Карс, — Кьяра гневно сдвинула брови, — меня волнует лишь то, жив ли он. Я не хочу, чтобы завтра сюда прилетели владыки и устроили бойню.

— Мы выстоим, — серьёзно сказал Карс.