Илона Эндрюс - Альфагенез

— Да.

— А ты заботился о нем.

— Да, — подтвердил он, добавив про себя: «Потому что больше некому было».

— Так почему он просто не уйдет? — спросила она. — А почему бы тебе ни пожелать счастливо оставаться? По тебе не скажешь, что ты в восторге от здешней жизни.

— Потому что мы должны делать свое дело. Мы защищаем вас от геноцида. Как долго мы существуем — вы остаетесь в живых.

Миссией отвергалось все. Логическая часть Лукаса уверяла его, что жизнь за пределами первоначального мандата существует. Только вот он не мог представить себя ею живущим.

— Не поняла.

Он вздохнул. Это было еще одно долгое и нудное объяснение, а у него не было сегодня энергии для этого. И не хотелось шокировать ее опять. Она и так уже через столько всего прошла.

— Монстры существуют. Они называют себя «ординаторами». Они хотят убивать людей вроде тебя. Нормальных, обычных людей. Мы существуем для того, чтобы сдерживать их от удачи. Вот и все на этот счет.

— Но что они хотят?

— Они хотят, чтобы вы умерли.

— За что они так сильно ненавидят нас?

Он вздохнул.

— Они не питают ненависти к вам. Они просто хотят, чтобы вас не было. Это генетическая чистка, массовое истребление. Текущая ситуация им представляется как ошибка, которую они пытаются исправить. Они чувствуют, что им предопределено занять ваше место. Подвид № 61, «человек нормальный», для них не представляет ценности, кроме как, быть может, случайного источника пищи в стесненном положении.

— Они каннибалы? — ее голос чуть не перешел на визг.

— Только некоторые из них. Я имел в виду пищевые ресурсы для их боевых животных. Ты знаешь, что такое деодон?

— Нет.

— Это противная порода энтелодона, доисторического кабана. Представь себе хищную свинью, длиною в двенадцать футов, высота в холке — семь футов, челюсти как у крокодила. Он ест все подряд, а как только приведешь в беспорядок его генетику, то становится умным и быстро размножается. Ему нужно много мяса.

Когда он открыл глаза, то обнаружил, что она глядела на него. Карина сидела, так глубоко погрузившись, что только ее голова как поплавок держалась над водой. Ее щекам вернулся теплый цвет. Ее волосы, отполированные душем, вихрем кружились в разбалтываемой воде.

« Ммм… Моя », — читала она по нему.

Лукас мог бы поближе подобраться, притянуть ее к себе и пустить в ход руки вверх-вниз по ее телу, чтобы прочувствовать тяжелую полноту груди, изгибы ягодиц… Если бы только не было это так утомительно, и если бы не якорем удерживающий его на своем месте тот факт, что она доверилась ему, то он возможно бы так и сделал.

Мысли Лукаса, должно быть, отразились на его лице, потому что Карину потянуло от него, насколько позволяла ванна. Преследующему взгляду требовалось ее лицо, до мельчайших подробностей. «Как дворняга, — подумал он, — дрожащая, перепуганная и готовая укусить». Он обладал ключиком к ней: повернешь в одну сторону — и она сломается, повернешь в другую — давление ослабилось бы. Он уже был таким несколько лет тому назад. Память о том, как пугал каждого, все еще была свежа.

— Ты знаешь, что я не могу тебя остановить. Ну, так каких последствий ты боишься? — спросила Карина.

— Я просто не хочу бороться с тобой прямо сейчас, — сказал Лукас. — Я боролся с Артуром, с Даниелем, с Генри. Я устал.

И он хочет, чтобы она перестала отдергиваться каждый раз, когда он на нее посмотрит. Это заставляло его чувствовать себя монстром, а он уже вдоволь такого напробовался.

— Если ты хочешь мира, тогда позволь Эмили быть со мной.

— Нет.

Она стиснула зубы.

— Может быть позже. В конце дороги.

— Почему не сейчас?

В нем вспыхнуло раздражение:

— Потому что я не могу вас двоих держать под постоянным наблюдением каждый день, каждый миг, а ты воруешь ножи.

— Нож был для защиты. Я другого не возьму. И не буду пытаться тебя поранить…

— Я беспокоюсь не о себе.

Она остолбенела:

— О, мой бог, — ее глаза расширились. — Ты думаешь, что я причинила бы вред собственной дочери?

— Ты была бы не первой, — сказал Лукас, с горечью, что отнюдь нет. — Шок такая сука. Особенно, когда смешан с ядом, который трахает твои гормоны…

— Она — все, что у меня есть.

Карина выглядела так, словно была на грани слез. Он вынужден был перейти на более спокойный тон:

— И вот почему ты могла перерезать дочери горло в ту самую секунду, когда я давал ее тебе. Вы обе находитесь под моей ответственностью. Я говорил, что буду держать вас в безопасности. Я не хочу, чтобы ты навредила ей или себе.

— Нож находился у меня со времени завтрака, — сказала она ему. — Ты послал меня в комнату к Эмили. Я ее не убила. Если бы я попыталась, то ты не смог бы меня остановить…

— Генри мониторил твое сознание. Как только уровень твоего стресса достиг бы пикового значения, он бы отключил тебя.

— Тогда спроси у него, пыталась ли я убить ее или себя. У меня была возможность. Я раздобыла нож, значит, я могла повредить тебя. Не себя.

Лукас поднялся, пересек ванну и пригвоздил Карину к стенке ванны своим телом. Ощущение расположенного напротив него тела пихнуло его прямо к краю. Все ограничения, как поводки, наложенные им на себя, одно за другим с треском лопались. Карина повернулась в сторону, пытаясь прикрыться от него.

— Посмотри на меня.

Карина посмотрела на него. Лукас всмотрелся в ее глаза, в поиске своего рода индикатора здравомыслия.

— Если бы у тебя в руке был заряженный пистолет, ты бы выстрелила в меня?

— Нет. Если я тебя убью, то буду следующей. Даниель или Генри, или Артур, убили бы меня, и у Эмили никого бы не осталось.

Честный и рациональный ответ.

— Ты хочешь умереть?

Он хотел ее. Он хотел раздавить ее в своих руках и увидеть, что она его хочет.

— Нет, — затрясла головой Карина.

— Что ты хочешь? — спросил Лукас, твердо зная, что хотелось ему. Вот она, была прямо здесь, у его груди, в ловушке.

— Я хочу убежать, — сказала она ему. — Я хочу вернуться к своей жизни.

Она была стабильная и в здравом уме. Или же на столько здравомыслящая, на сколько он мог ожидать. Лукас отпустил Карину, и она покарабкалась от него.

— Карина, что ты будешь делать, если я тебе позволю оставить дочь?

Она остановилась. Он прочитал ответ на ее лице: « Что угодно» . Она будет делать все что угодно. Она позволит ему делать все что угодно, и если ему потребуется, то будет симулировать, что ей это нравится.

Это был ответ, который должна была дать мать.

— Чего ты хочешь? — охрипшим голосом спросила она.

Он уловил в ее словах скрытую напряженность, словно она стояла на краю бездны в ожидании, что он подтолкнет ее.

— Ты можешь испечь шоколадный торт?

Возникла крошечная пауза, прежде чем она ответила: