Александр Зорич - Знак Разрушения

Люди, ворвавшиеся в зал по зову своего правителя, остановились в нерешительности. Элиен, Герфегест и две сестры образовали каре, на каждой стороне которого, увы, было ровно по одному бойцу.

Будь с Элиеном меч Эллата, никого из смегов уже не осталось бы в живых – сколь бы искусными воинами те ни являлись. Ибо в присутствии женщин, даже если те владеют мечом лучше, чем прялкой, сила харренских воинов возрастает стократно.

Девы-воительницы нажали на спусковые рычаги самострельных луков. Двое смегов упали на землю, пораженные в ноги. “Что ж, удачное сочетание меткости и человеколюбия”, – подумал сын Тремгора.

– Следующие стрелы – в сердце, – сообщила одна из сестер, перезарядив свое оружие. Это было сказано столь спокойным тоном, будто вокруг не было двух дюжин стрелков, способных уложить ее саму наповал.

– Стреляйте, что же вы медлите? – прохрипел свел Птицелов. Но ни один из лучников не посмел пустить стрелу из страха ненароком попасть в дочерей своего правителя. – Вы что, долгой смерти захотели?!

Но лучники по-прежнему бездействовали. И тогда в бой вступили меченосцы.

Герфегест, испустив гортанный крик, метнул кинжал в горло самого ретивого из нападавших. Тот упал на пол, положив начало настоящему кровопролитию.

“Грютские штучки”, – успел заметить Элиен и повторил то же самое со своим кинжалом. К сожалению, больше ни на что охотничье оружие дев-воительниц не годилось.

Под прикрытием стрел сестер-близнецов, сын Тремгора подскочил к упавшему патту и выхватил меч из его слабеющей руки. Теперь разговор со свелом стал не таким беспредметным, как раньше. Герфегест сделал то же самое, и теперь в распоряжении их крохотного отряда было два пристойных меча.

И тут произошло нечто совершенно неожиданное. Одна из наглухо запертых дверей зала вылетела, словно пробка из бочки с забродившим вином.

В зале появилась фигура, закованная в брони из бронзовых пластин и увенчанная шлемом, в котором горел драгоценный опал с детский кулак величиной. Вместе с таинственной фигурой в зал явился звук.

Он был столь нестерпим, что Элиен мгновенно зажал уши. Его противники тоже вмиг избавились от намерений продолжать сражение. Многие из них упали на колени, обхватив головы руками.

Звук был не столь громок, сколь омерзительно настойчив. Ему удавалось проникать в самые дальние уголки мозга и вызывать в них полнейший переполох. Девы-воительницы закричали – но о крике можно было лишь догадываться, глядя на их искаженные болью лица и широко распахнутые рты.

Когда наступила тишина, мир казался мертвым. Все сражающиеся опустили оружие. Их взгляды были прикованы к вошедшему.

Даже свел Птицелов отвел взгляд от потолочного колодца, в котором он силился разглядеть Великое Ничто. В колодце теперь было абсолютно темно, будто день и ночь внезапно поменялись местами.

Вошедший не был юношей – об этом свидетельствовала его походка. Так выступает умудренный опытом сотинальм, так учитель фехтования прохаживается перед строем зеленых юнцов, так жрец обходит пришедших на поклонение.

Человек в бронзовых доспехах был немолод. Но достоверно судить о возрасте чужеземца не представлялось возможным, ибо лицо его было скрыто забралом, доходившим почти до самого подбородка. Если верить Сегэллаку, такие шлемы носили во времена Эррихпы Немого.

Элиен наслаждался обретенной передышкой. Сестры-близнецы стояли за его спиной, их дыхание все никак не могло восстановиться после взламывающего затворы сознания звука. Герфегест, сложив руки на груди, застыл, ожидая событий. Ни одна жилка не шевельнулась в его лице.

Человек бросил в зал горсть стеклянных шариков, и каждый из них засиял золотом, озаряя зал, прежде погрузившийся на несколько мгновений в кромешную темноту. Затем он направился к свелу Птицелову. Очевидно, чужеземца интересовал именно он.

– Я помог твоим прадедам оставить земли Цинора и скрыться от гнева их собратьев, не спрашивая, за какую провинность их приговорили к долгой смерти в Мерцающем Ущелье близ Хоц-Дзанга. Разве ты не знаешь об этом, Птицелов? – спросил человек в бронзовых доспехах.

Грозный владыка паттов разительно изменился. Лицо его исказилось от ужаса, руки тряслись, причем свел Птицелов, только что обрекший на смерть двух своих дочерей, даже не считал нужным эту дрожь унять. Теперь он производил впечатление пристыженного сорванца, которому прописали сорок четыре розги.

– Отвечай же!

– Я знал об этом. Мой отец рассказывал мне о том, а ему рассказывал мой дед, – собравшись с силами, сказал свел.

– Разве я стал обвинять твоих прадедов в совершенных ими преступлениях, когда их отряд был на краю гибели?

– Ты был великодушен, Владыка Диорха. “Он сказал “Владыка Диорха”! – Элиен не верил своим ушам. – Леворго решил пожаловать в Хоц-Але собственной персоной! Это значит, что без его вмешательства начатому делу не завершиться…”

Элиен посмотрел на Герфегеста. Знает ли тот, кто перед ними? Но лица Герфегеста было совершенно непроницаемо.

– Так отчего же ты взял на себя право решать, жить или умереть чужеземцам, которые не сделали тебе ничего дурного? Ты обвиняешь их в том, что они служат Варнагу, в то время как ты, сам того не ведая, льешь воду на мельницу Урайна?

– Я сделаю все, что ты велишь, Владыка Диорха. – Свел Птицелов склонил голову в знак покорности.

– Не умышляй против гостей и отпусти своим дочерям ослушание. Они были единственными из твоих подданных, кто вел себя достойно. Тлетворный дух Хуммера помутил ваш разум.

– Я сделаю так, – сказал свел.

– Это не все. Отныне твоя правда – правда ласарского юноши, который стоит подле твоих дочерей. Иначе Хоц-Але будет сметен серебряным вихрем Урайна. —

– Повинуюсь, Владыка Диорха.

Леворго бросил себе под ноги еще один шарик, и вновь воцарился день. Патты стояли, словно стадо, онемевшие от страха и неожиданности. Теперь, пожалуй, будет о чем рассказывать внукам.

– И последнее: предки всех, кто населяет сейчас Хоц-Але, носили некогда на груди знаки долгой смерти. Не было ни одного исключения. Помни об этом сам и напомни своему народу. И горе тебе, если ты решишь испытать силу моего гнева, Птицелов, – сказал Леворго и поднял забрало.

Свел закрыл лицо руками – казалось, взгляд Храни” теля Стеклянного Шара обжигает его невидимым пламенем.

– А теперь мы будем говорить. Вчетвером: я, Элиен, человек, что бился вместе с Элиеном, и почтенный Птицелов. Остальных попрошу подождать за закрытыми дверями, – потребовал Леворго, и в мгновение ока зал опустел.

Раненых взяли под руки и споро увели. Охрана свела забрала с собой и два трупа.

Появление Леворго было для Элиена настолько неожиданным, а его новое обличье настолько не вязалось с тем старцем, которого он оставил на берегах Кассалы, что сын Тремгора на время потерял дар речи.