Андрей Лукин - Хозяин таёжного неба

До Оркулана Степан дошёл быстро. Мрачная вражеская цитадель, сломанным зубом торчащая посреди мирного таёжного города, при ближайшем рассмотрении оказалась самой настоящей крепостью. Правда, немного выгоревшей и слегка разрушенной. Массивные стены надменно возвышались над городскими кварталами, презрительно щуря узкие бойницы. Квадратные башни со следами копоти и провалившаяся крыша донжона, кажется, ещё не остыли после решительного штурма. Того и гляди выскочит чудом уцелевший оркимаг и шарахнет сверху последним смертоносным заклинанием. Замок сгорел давно, восстановить его даже и не пытались. В городе ходили упорные слухи, что тому, кто надумает поселиться в его стенах, следует приготовиться к самому страшному. Проклятие орклов, дурное место, чёрная напасть. Стрежень рассказывал. И ещё рассказывал, что слухи эти распускались нарочно, чтобы оправдать нежелание городских властей тратить золото на неприбыльное — по их мнению — дело. Более того, какие-то ушлые кряжегородские купцы уже заявили о том, что готовы выкупить замок, разобрать его по камешку и вывезти в Великую Весь для того, мол, дабы он глаза усть-лишайцам своим вражьим уродством не мозолил.

Признаться, Стёпка почти не надеялся найти Смаклу в оркуланских подвалах. На что угодно можно поспорить, что его уже давно увезли отсюда куда-нибудь подальше. А весские маги сидят сейчас внутри и доверчивого демона подстерегают. Ну и пусть сидят, досидятся на свою голову. В своих силах Стёпка не сомневался, твёрдо знал — весичам он не по зубам. А вот им придётся-таки ответить ему на кое-какие вопросы. Потому что судьбу Смаклы пора наконец прояснить. Хватит уже бедному младшему слуге страдать ни за что ни про что.

Просторная площадь перед замком кипела и бурлила. Стёпка даже растерялся сначала от обилия галдящих и снующих во все стороны людей. Ярмарка жила своей жизнью, и ей дела не было до какого-то там проклятия. На возвышающуюся буквально в двух шагах хмурую обгорелую громаду никто не обращал внимания. Да и на что там смотреть, примелькалось уже за столько-то лет, поднадоело. Повесельше вокруг дела творятся, товару вон сколь разложено, глаза разбегаются, право слово. У Стёпки тоже глаза разбежались. Отвык за последнее время от такого столпотворения, да, честно говоря, никогда к нему и не привыкал. В родном посёлке на рынке и близко ничего похожего не творилось, и люди там себя вели не в пример спокойнее. А здесь все вопят, друг друга стараются перекричать, товар свой нахваливают, торгуются чуть не до ругани, кто-то свистит заливисто, в стороне народ вообще хохочет, представление там, наверное, какое-то или драка… В общем, весело. И о войне здесь точно никто не помышляет. Пока не помышляет.

Пройти напрямик нечего было и надеяться. Стёпка сунулся раз, другой да и отступился. Легче через джунгли продраться, честное слово. Постоял, помялся, решил пойти в обход… И сразу нос к носу столкнулся с Боявой. Девчонка ойкнула и шарахнулась от него в сторону. Однако, сообразив, что убегать глупо, поскорее прикинулась невинной овечкой. Мол, я не я, мимо случайно шла, перепугиваться даже и не думала, просто от неожиданности слегка подрастерялась. Платьице своё синее с белым одёрнула, косу за спину перекинула, стоит скромница скромницей, и не скажешь даже, что с мечом каждый день тренируется. Стёпка дураком не был, сразу догадался, в чём дело.

— Подглядываешь? — ехидно поинтересовался он. — Выслеживаешь?

— Оченно ты мне нужен! — не слишком натурально фыркнула Боява. — Я на ярмарку пришла. Меня мамка послала… за мёдом.

— Ври больше! — усмехнулся Стёпка. — За мёдом… Я же по глазам вижу, что за мной увязалась.

— Я не увязывалась, — тут же надулась Боява. — Ишь, слово-то какое обидное выискал. Я просто поодаль шла.

— За мной?

— А тебе что, жалко?

— Жалко у пчёлки, — парировал Степан. — Да ладно, могла бы и сразу со мной пойти. Только тебя, наверное, в тюрьму не пропустят.

— А я туда и сама не хочу, — сказала Боява. — Меня Стрежень попросил за тобой присмотреть. Нынче-то в городе всяких полно, эвон сколь понаехало. А в Оркулан тебе через мост надо перейти. Вон там, со стороны горшечного ряда. Пойдём, я покажу.

— Ну, пойдём, — согласился Стёпка. Он был даже рад. Одному всё-таки не очень весело по незнакомому городу бродить. С Боявой хоть поболтать можно, поговорить о разном. И вообще — не чужой человек.

Поговорить им не пришлось. Не успели они и десяти шагов пройти, как девчонка вдруг потянула Стёпку в сторону, за пёстрый элль-фингский шатёр.

— Давай туточки перестоим.

— Кто там? — Стёпка вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что же так напугало отважную, как ему до этого представлялось, воительницу-амазонку.

— Дружинники из воеводской сотни, — нехотя пояснила Боява. — Пусть мимо пройдут.

Молодые крепкие парни, разгорячённые, громогласные, слегка подвыпившие и донельзя довольные собой и жизнью шумно двигались навстречу плотной группой. Одеты все в дорогое да узорчатое, оружие и доспехи тоже серебром да золотом украшены — отпрыски не самых бедных горожан гуляли по ярмарке. Торговцы и покупатели благоразумно расступались, не желая связываться с подвыпившими забияками. Кое-кто склонялся в угодливом поклоне, но таких было мало. Внушительные вурдалаки, например, не отступили ни на шаг, даже ухом не повели, и дружинникам пришлось послушно принять вправо. Впрочем, настроение у них от этого ничуть не испортилось.

А Стёпке почему-то вспомнились киношные мушкетёры, которые по любому поводу устраивали дуэли, а в перерывах пили вино. И обычных людей в упор не видели. Впрочем, воеводские дружинники на мушкетёров походили разве только разухабистым поведением. У них не было ни шляп с пышными перьями, ни шпаг, ни плащей, ни мушкетов. Зато у каждого на поясе висел прямой меч, а кое у кого и пара приличных кинжалов. Шагающий впереди высокий воин в светлой кольчуге мелкого плетения бесцеремонно раздвигал толпу широкими плечами и смотрел по сторонам с откровенным презрением. Вот этого Стёпка никак не мог понять: если ты настолько не любишь окружающих, то какого тогда рожна припёрся сюда, весь такой отважный и спесивый? Себя показать? Гордость свою потешить? Перед дружками знатными повыпендриваться?

Боява, закусив губу, смотрела на дружинников. Опасливо так смотрела, исподлобья.

— Ты что, боишься их? — спросил Стёпка. Он помнил, как она умело управлялась с мечом, и был уверен, что такой лихой девчонке сам чёрт не страшен. Боява — это же не потому, что трусиха, а потому, что боевая. Её робкое поведение — среди бела дня, на улицах шумного, людного города! — никак не вязалось с образом отважной юной воительницы.

— Боюсь, — неожиданно призналась Боява. И добавила очень серьёзно. — У них там в сотне токмо боярские да воеводские дети собраны. Они и прежде удержу не знали. А нынче, когда воеводы под весичей пошли, от них вовсе никакого спасения не стало. Попадёшь под горячую руку, добром не отпустят. Давеча двое за Свияной в проулке погнались, сама не помнит, как от них убежала. Платок сорвали, бусы рассыпали, на руке синяки… И жаловаться некому — кому жаловаться, коли их отцы в управе сидят и в приказах. Они своих детей завсегда перед миром выгородят, а невиновного так обвиноватят, так измажут — век не оправдаешься.