Вячеслав Распопов - Фаворит богини

— Саня — то, что ты не непревзойденный враль и притворщик, а также неутомимый кобель, нам давно известно. — со сладкой улыбкой, прищурившись, промурлыкала фройляйн. — Так что прибереги свои таланты для августы. Нас своими штучками ты уже не проведешь, обиженный ты наш.

— А вы в этом точно уверенны? — с прищуром, так же сладко проворковал я в ответ, — А то ведь я могу попробовать.

— Только попробуй! — рявкнула рыжая. И тут же два кулачка почти уперлись мне в нос.

— Дык, я и сказал, что могу попробовать! — с притворным изумлением проговорил я, отводя пальцем кулачки в сторону, — У вас что, со слухом проблемы?

— Саня! Ну почему ты такой гад! — чуть не заламывая руки, в показном отчаянии простонала амазонка, — Вот скажи, где найти на тебя управу?!

— Известно, где! Там, где живет моя маменька. Вот окажетесь на небесах — лет этак через семьдесят-восемьдесят — запросто можете на меня ей пожаловаться, если к тому времени вообще меня вспомнимте.

— Можешь не сомневаться! И вспомним, и пожалуемся! — с ехидной улыбочкой произнесла жрица, — И с удовольствием понаблюдаем за твоей поркой.

— Злые вы! Уйду я от вас! — трагично, с надрывом произнес я, — Или сделаю вид, что уйду… Или не уйду, но буду говорить, что уйду. И попробуйте только не разреветься! Тогда порке подвергнитесь вы. Вот сейчас и начнем…

Резко вскочив со стула, пригнувшись и раскинув руки, бросился на девиц. Те и ойкнуть не успели, как я, обхватив их за бедра, выпрямился, и они оказались у меня на плечах.

— Ай-ай, отпусти! — кулачки захваченных в «плен» девиц забарабанили мне по э… ниже поясницы. Я, не оставаясь в долгу, хлопнул ладошками по привлекательным окружностям, возвышавшимся над моими плечами, — АЙ! Куда ты нас тащишь?!..

Первой после «порки» отдышалась Марго.

— Саня, я хочу такие же комиксы, как у Инги, и чтоб серьги были такие же — только нарисуй меня красивей, чем она. — требовательно добавила амазонка, и показав язык Инге, добавила шепотом мне на ухо, но так, чтобы слышала жрица, — А если не получится красивей — тогда пририсуй ей бородавку на носу и поросячьи глазки.

— Я согласна. — ввинтившись мне под мышку, и удобно пристроив свою голову на моем плече, промурлыкала фройляйн, — Только тогда пририсуй этой рыжей злыдне поросячий пятачок, рога и хвост.

— Хорошо! — повторив телодвижения подруги, устроила свою прекрасную головку на моем правом плече рыжая, — Тогда пусть глаза у Инги будут косыми, одна нога короче другой, а вместо ступней — копыта.

— Если вы не дадите мне спать, то каждой пририсую и хвост и копыта, и бородавки с рогами!

Возмущение принцесс переросло в шутейную борьбу, которая опять закончилась…

Уход рыжих на службу я как всегда проспал, а после зарядки и минизавтрака, на свежую голову изобразил дружеский шарж на своих наложниц, где учел все их пожелания — от рогов и косоглазия, до хвоста и копыт. От души посмеявшись над тем, что получилось, я все же скомкал лист и закинул его в угол. А то Дед говорил, что мысль материальна — а мне не улыбалось целовать своих рыжих в сопливый пятачок и в бородавку. Тьфу, тьфу, тьфу!

Официальный прием прошел как всегда скучно. Утверждались квоты на увеличение содержания судейских, таможенных, градостроительных и прочих бюджетных служб, которые, на мой взгляд, и так воровали из казны больше всех. А если к этому добавить откаты и взятки, то я бы на месте императрицы наоборот, вместо дотаций, ввел налог на занимаемую должность. Получил печать и право подписи — крутись, как хочешь, но дело делай — и плати денежки согласно занимаемой должности. Думаю, количество желающих занять эти должности, хоть и при таком раскладе, удивило бы даже невозмутимую августу. Интересно, а если устроить аукцион на должность префекта Константинополя, который заведует практически всеми этими службами… Вот ничуть не удивлюсь, если Клеарх окажется самым богатым служащим империи, а то и вовсе — самым богатым. Во время обеда Константин похвастал своими успехами в написании книги о Синдбаде.

— Даже мой наставник сказал, что из этого может получиться второй «Дигенис Акрит» (популярная византийская эпическая поэма того времени о жизни и подвигах легендарного героя Дигениса.) Панкратий, что-то дожевывая, активно покивал головой, а когда его рот оказался пуст, с воодушевлением подтвердил:

— Действительно, у моего ученика открылся неоспоримый талант в написании книг, хоть и не классического церковного канона, но у него все впереди. Отточив свое перо в жанре эпическом, и возможно, приблизившись к таким мастерам, как Гомер и Вергилий, Константин может прославиться и в теологии (богословии).

— А как насчет иллюстраций для книги? — насущный для меня вопрос — что-то мне не улыбается тупо размножать самому свои комиксы, — Кто будет размножать мои эскизы?

— С этим все просто — в той же Софии до сотни иконописцев, и их учеников, еще не допущенных до иконописи. На благое дело патриарх Дионисий с удовольствием выделит пару талантливых иконописцев, чтобы те оформили должным образом книги Константина.

Хорошая новость! Есть кому множить мою мазню. Тем более, что именитых иконописцев мне не надо, а талантливые парнишки, еще не зашоренные каноном — в самый раз. Только перед тем, как идти в Софию, надо на всякий случай получить какое-никакое письмо от Зои к Дионисию — а то старый мстительный пень запросто откажет. После обеда Углеокая сама поманила меня пальчиком, и явно волнуясь, вполголоса пригласила меня посетить ее палаты после ужина. Я с улыбкой изобразил поклон, и обратился со встречной просьбой.

До кафедры Софийского собора я добрался без труда — золотая булла была тому залогом. А вот в приемной патриарха меня затормозил здоровенный детина в рясе, и без слов, жестом показал мне на скамью ожидающих. Посидев на скамье минут десять — мало ли, отлучился глава церкви в туалет… я вновь подошел к громиле. Тот без слов повторил свой жест. Я снова сунул ему под нос буллу. В ответ детина оскалился, и отвернул полу парчовой красной накидки, обнажив рукоять толи дубинки толи булавы. Меня этот жест просто взбесил! Даже в приемной Маркеана — по сути, моего непримиримого врага, со мной обращались гораздо лояльней. Бью с левой в печень — громилу ожидаемо перекашивает в болевом шоке, он что-то пытается еще сделать — но видимо, боль настолько нестерпимая, что он закатывает глаза и начинает заваливаться назад. Чтоб он не открыл затылком охраняемую им дверь, придерживаю его, и почти ласково укладываю на пол — мне лишний шум ни к чему. Вхожу в преодолённую мной твердыню, и кланяюсь застывшим в немом вопросе десятку клириков. Первым из ступора выходит Дионисий.

— Насилие в святом месте недопустимо! Это даже хуже, чем ересь! Вы хоть, юноша, понимаете…