Антон Ленников - Остров в тумане [СИ]

— Ты всё-таки пришёл, — сказала она и улыбнулась.

— Кто ты?

Почему-то мне было очень важно знать ответ. Она немного постояла в воде, глядя на своё дрожащее отражение, потом вышла на песок.

— Люди называют нас русалками или сиренами.

Она села, и песчинки стали прилипать к мокрой загорелой коже. Я погладил её по щеке, и она потянулась за рукой, словно прося ещё ласки.

— Этот облик, он… — я замялся, но она поняла.

— Настоящий? — Эйрин придирчиво провела руками по бёдрам и животу. — Для тебя, Тимур, настоящий, пусть и совсем ненадолго.

Она грустно улыбнулась.

Я порылся в рюкзаке, и на песок полетели книги: некоторые дешёвые издания в мягкой обложке, несколько дорогих томиков с глянцевыми рисунками, мраморные барельефы и похожие на греческие колонны «Хроники Акварии. Том 1» — гласила темно-синяя надпись.

— Почти всё это время я писал. Что значат эти сны? Эти истории? Что ты сделала со мной?

Эйрин подняла книжку из песка, провела пальцами по иллюстрации, словно для неё в рисунке таился какой-то глубокий, понятный ей одной, смысл, пролистала страницы.

— К сожалению, я не знаю вашей письменности, но уверена, ты стал хорошим сочинителем. Архаичное слово прозвучало на удивление уместно.

— Я дала тебе кусочек нашей памяти, Тим.

— Зачем? — кажется, я знал ответ на этот вопрос. Он таился в беспокойных снах, в ещё ненаписанных книгах…

Да, ответ был в последнем, десятом, томе «Хроник Акварии», который я написал куда позже и в большой спешке.

— Нас осталось слишком мало, Тимур. Аквария до сих пор стоит на дне океана, какие-то системы всё ещё работают, и вы ещё долго не сможете войти в его своды, но город давно заброшен. Слишком многие погибли, слишком многие ушли на сушу, чтобы больше никогда не вернуться назад.

Она взяла меня за плечи и внимательно посмотрела мне в глаза.

— Я хотела, чтобы нас помнили, — какая-то тень совсем другой Эйрин вдруг пробежала в её глазах, той, от которой я удирал, но наваждение уже прошло.

Остаток дня мы болтали, как любовники после долгой разлуки. Я даже смог загнать куда-то глубоко в память, что передо мной не обычная девушка-подросток, что всё это видимость — парадная одежда, надетая ради меня. Мы пили кофе и ели сладости. Эйрин очень понравился шоколад, но вот от алкоголя она наотрез отказалась.

— Питаться всё время морепродуктами бывает утомительно. — грустно вздохнув, призналась она.

Потом мы говорили, и в какой-то миг наши ладони снова встретились — я любил нежную и хрупкую девушку, которой был нужен. Когда подошло время заката, и она стала возвращаться в свой оригинальный облик, я не убежал, а просто держал её за руку. Я всё ещё хотел задать один вопрос, который не решался спросить раньше.

— Почему я, Эйрин?

И я встретил взгляд её лазурных глаз с вертикальными зрачками.

— Мне было одиноко, Тимур, а в тебе было столько молодости и жизни.

Её голос больше не напоминал человеческий, но я чувствовал, что ей было больно.

— Пойдём со мной к людям, — попросил я её. Осколки чужой памяти подсказали мне этот вопрос, и они же дали ответ. Эйрин покачала головой, жабры у неё на шее раздувались, воздух уже становился губительным для неё.

— Уходи, Тим, и больше не возвращайся, иначе я не захочу тебя отпускать, — и она скрылась в волнах прибоя.

И я не возвращался ещё на протяжении многих лет, писал свои хроники Акварии, а когда издательства предлагали создать что-нибудь еще, я писал фентези и космооперы. Это было сложнее, но, видимо, у меня всё-таки были какие-то задатки, а не только чужая память. Ракушку я положил в сейф, чтобы не слушать её песни. Работать сразу стало сложнее, но я нашёл ей замену — сигареты, крепкий кофе с коньяком, а то и просто коньяк. Практически все писатели рано или поздно начинают применять те или иные стимуляторы. Я женился на рыжеволосой голубоглазой красотке по имени Лера. Мы встретились на литературной конференции. Она была большой поклонницей моих книг. На долгих десять лет я почти забыл про остров и его обитательницу, воспоминения не исчезли но потускнели, стали неотличимы от других снов об Акварии где я черпал сюжеты. Нельзя сказать, что всё было гладко, но жаловаться было не на что — у меня были мои книги, признание, успех. Первые тома хроник подводного мира даже экранизировали. Не слишком удачно, как это часто бывает в Российском кинематографе, но всё же. Был и период, когда мне казалось, что я исписался, и тогда ночью тайком я доставал ракушку из сейфа и украдкой катал амулет в руках. Потом от меня ушла Лера — мы расстались тихо без скандалов и битья посуды, детей за пятнадцать лет брака мы так и не завели. «Я всегда была лишь заменой, всегда на втором месте после твоих гадких русалок», — сказала она на прощанье. По крайней мере, честно, я никогда не рассказывал ей об Эйрин, но женщины чувствуют такие вещи.

Тогда я не выдержал и поехал во Владивосток, но остров мне не открывался. Я бороздил море на лодке, дул в раковину, пытаясь услышать гул волн, но туман не появлялся, и я возвращался обратно ни с чем. Уставший и расстроенный, пил в номере, а утром снова искал Туманный остров. Я больше не мог писать, впрочем, это было необязательно — на жизнь хватало и от переизданий. Оставалось сидеть в пустой квартире, перекатывать в руках раковину и бессмысленно переключать каналы на огромной плазменной панели. Когда начались боли в груди и кашель со сгустками крови, я почти не сомневался в диагнозе. Слишком много выкуренных сигарет. Не нужно иметь медицинское образование, чтобы догадаться. Диагноз поставили быстро — рак лёгких. Я сам себя убил медленно, но так же надёжно, как если бы воспользовался пистолетом. Врачи дали мне полгода-год, с учётом лечения. Как ни странно, эта новость даже принесла облегчение. Я закончил дела, раздал долги и уладил проблемы. За какие-то невероятные три месяца закончил последний том Хроник. Уверен, критики отметят, что историю краха подводного царства я написал под воздействием собственных мрачных переживаний. Пусть. Оформил завещание: квартиру и права на книги я разделил между родителями и бывшей женой. Всё таки я чувствовал себя немного виноватым перед ней, хотя винить было не за что. Брак без любви обречён, как срезанные цветы в хрустальной вазе.

Я закатил прощальную вечеринку, хоть и не предупредил, что она прощальная. Мне хватило сил — я улыбался, пил вино, говорил речи. Дал краткое интервью по поводу завершения цикла хроник, и никто не знал, что только доза морфия помогла мне достоять на ногах этот праздник. Больше всего я боялся, что не дотяну, что ракушка-амулет начнёт петь, когда будет слишком поздно. Но я успел. Купил билет на самолёт, отправил прощальные письма по электронной почте, сделал оставшиеся распоряжения, потом отформатировал жёсткий диск компьютера и разбил его о стену. Осколки микросхем отправились в корзину для мусора — не хочу, чтобы чужие глаза рылись в документах, продолжали недописанные черновики, не хочу посмертной славы, она фальшивая, как дешёвая позолота.