Павел Кошовец - Ремесленный квартал

Худук криво улыбнулся (впрочем, это было его постоянное выражение лица, но в данном случае имеется ввиду ещё более широкое растяжение губ с демонстрацией острых и мелких, и чрезвычайно неприятных при взгляде и примеривании их к какой-нибудь нежной части тела зубов). Когда-то они с малышом изрядно уменьшили популяцию этих зверьков, скитаясь по горам — их меню часто составляли только они. Но горные грызуны, в отличие от городских соплеменников отличались большими размерами, злобностью, ну и пугливостью, без которых в Закатных горах не выжить и дождевому червяку.

Приятный экскурс в прошлое прервал могучий рывок вверх, боль в правом, особенно чувствительном ухе и неприятный шлепок, от которого он прямо-таки ощутил, как всколыхнулись мозги, а зрачки рванули по кругу, словно пытаясь настичь собственный шлейф — хвост.

— Ну что, гадёныш, наёмничек драконий, ещё не успел пожалеть о распускании языка? — прогудело прямо в лицо, параллельно обонятельные рецепторы, очень чувствительные у гоблинов, почти, как у псов, жалобно возопили от винно-чесночного перегара. — Я таких, как ты, давил, как вшей. Давил и буду давить, ты уж мне поверь, — в голосе послышалось самодовольство полностью уверенного в своей безнаказанности человека, вдобавок, он сыто рыгнул, и амбре, кошмарной волной накрывшее зеленокожего «тёмного», заставило его невольно сжаться от отвращения. Хозяин же голоса понял это по своему, хохотнул и сказал. — Боишься? Правильно делаешь. Я вначале оборву тебе уши, потом щипцами вырву поганый язык, посмевший невежливо обращаться к высшему существу…

Он нёс какую-то ахинею, и у Худука, постепенно наполняющегося чернотой и жаждой крови, мелькнула-таки короткая удивлённая мысль, смысл которой был таков: встречаются же тупоголовые кретины, вполне серьёзно и громогласно заявляющие о себе, как о высших существах; и это заявляет человек, представитель самого молодого народа, причём не самого сильного и не самого умного.

Зрение наконец-то пришло в норму, и Худук, висящий за шкирку, лицезрел напротив злобное лицо своего пленителя. В безжалостных свинячьих глазках огромного наёмника пощады не было, только предвкушение расправы. Но гоблин не собирался не только просить отпустить его, но и пугаться этой вонючей туши. Его с головой накрыла самая сладкая, самая приятная и верная ненависть, и он отдался ей, как щепка, властно влекомая бурным речным течением.

Резко выбросив руки и рванувшись вперёд, он схватился за бороду и щетину наёмника, приблизившись, вонзился зубами в бугристый, в редкий чёрный волос нос. Вслед за яростным воплем, почувствовал, что его выпустили и ещё крепче вцепился в бороду, повис на ней, ощущая, как под тяжестью, не выдерживая нагрузки, выскальзывают и рвутся волосы, левую кисть бросил вверх, когтями метя в глаз. Не достал, расцарапал щеку.

И тут инстинкты опытного бойца, ошеломлённого неожиданным нападением казалось бы беззащитной жертвы, сработали. Наёмник отклонился, рванул от себя прицепившегося «тёмного», пока тот не вспомнил о более весомом оружии, нежели когти и зубы, попытался тут же кулаком приласкать брыкающуюся жертву, но юркий гоблин уже в полёте умудрился увильнуть от почти наверняка смертельного удара.

Худук упал, откатился, вскочил, как развернувшаяся пружина, прошипел на гоблинском ругательства, рванул с пояса боевой нож и кинулся на противника, несмотря на то, что тот был в два раза выше и в четыре тяжелее, да ещё весь в крепкой коже с металлическими вставками, успешно заменявшей наёмнику доспехи. Он ни мгновение не усомнился в правильности своих действий, даже мысль не мелькнула о том, чтобы попытаться сбежать с места схватки. Хотя это и было реально: гостиничный коридор был свободен в обе стороны, а там шли лестничные пролёты вверх и вниз, то есть вероятность уйти была весьма велика. Но на унижения и пренебрежение он привык отвечать ударом ножа. Желательно в горло или глаз.

Худук уже понял, что это была его и только его ошибка: чересчур задумавшись и расслабившись, он забрёл на этаж (вернее, проходил мимо), где были поселены наёмники, прибывшие с некими важными агробарскими шишками. Тем более без Рохли, который по возвращении на постоялый двор тут же упёрся на кухню поесть (то, что он уже сожрал две миски блинов, отнюдь не значило, что он не голоден). А ведь он должен всегда помнить аксиому, что у «тёмного» всегда есть враги в людских землях. Нарваться на этого борова — была чистейшей воды случайность, которая рано или поздно должна была произойти, но Худук собирался её решать чуточку позже, возможно даже, самым радикальным образом, если иные внушения не помогли бы. Прощать хамство и напыщенность, специально демонстрируемую агрессию он не собирался. Но так уж получилось, что первый ход выпал на долю жирного дракона. Поэтому сейчас, в этом пустом коридоре они должны были решить свои разногласия. Возможно, наёмник изначально и собирался просто поиздеваться, потешить свой дурной нрав и садистские наклонности, то сейчас его помыслы были совершенно иными и прозрачными настолько, насколько понятной и осознанной может быть лишь сама смерть.

Разбежавшись, гоблин прыгнул на наёмника, чудом избежал встречи с кованным сапогом, замахнулся и ударил в бок в надежде, что острое лезвие преодолеет преграду и войдёт в тело, возможно что и зацепит что-нибудь важное, жизнесодержащее. Но наткнулся на заклёпку, бесполезно скользнул по куртке, а в следующее мгновение человек уже блокировал его действия, попав рукоятью секиры по руке, отчего, жалобно звякнув, выпал нож, а у самого уха, судорожно поджавшегося, будто обретшего собственную жизнь, с ужасным свистом пронеслось и само дугообразное лезвие, с глухим стуком уйдя в пол.

Потеряв нож, Худук не собирался отчаиваться — он вообще никогда не сдавался (мог лишь согласиться с разумными доводами), но продумать следующие свои действия уже не успел — крепкие мозолистые руки убийцы со стажем ухватили его за грудь, а большие пальцы жёстко упёрлись в кадык, отчего от неожиданной боли и нехватки воздуха потемнело в глазах.

Превозмогая себя и засуетившуюся на краю сознания панику, он открыл глаза и вперил тяжёлый взгляд в ненавистное лицо, намереваясь наконец-то воспользоваться Даром и сжечь к дракону мозги этому опасному сумасшедшему.

Поначалу, понявший смысл действий «тёмного» наёмник ошарашено отодвинул от себя гоблина на вытянутых руках, будто ядовитую змею и чуть ослабил хватку. Но затем его багровое отвратительное лицо с кровавыми царапинами исказила злорадная ухмылка.

— Что, гадёныш, хотел меня сделать своими нечестивыми шаманскими штучками? — его рожа резко приблизилась, исказилась гневом и ликованием. — Но со мной это не пройдёт!