Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Итак, оба беса, допущенные в мир атлов, обнаглели, едва заподозрив пропажу Рэкста. Вероятно, это событие связали мысленно с боем Лоэна и его дракона в Тосэне. Метки багряного Рэкста действительно поблёкли. Проверив это, оба беса сунулись в ту самую столицу, которую прежде облюбовал багряный. Оба именно здесь желают показать свою окрепшую власть и назваться хозяевами мира! Толковую драку затеять не решаются, но и без того вреда от них… Сколько жизней, сил и золота уже перемолото в жерновах склоки двух бесов? Сколько изуродовано людишек — не по делу, а просто так, мимоходом. И хуже, из пустой и жалкой мстительности слабых.

Бес Рэкст тоже не щадил людишек. Но иначе, используя их рачительно и строго по необходимости. Потому что он полагал этот мир своим. И себя видел подлинным хозяином, а не временщиком.

— Страх потеряли, вылезли на свет, сволота… — прошипел вервр.

Смолк и задумался. Значит, по мнению рабов королевы, Рэкст мёртв? А пожалуй так, раз карта палача не отзывается. Скорее всего, для королевского взгляда этой карты сейчас вроде как и нет… Плохо ли быть для иерархии бессмерти — мёртвым? Он пока не в силе, он не вернул имя и не помнит свой второй облик. Ему требуется время. Его не ищут? А ведь и неплохо.

— Трухлявый травил: он уморил старого беса, — пробасила воровка в спину.

— Мне неинтересно, — зевнул вервр.

— Всех, кого Рэкст особо ценил, трухля уже знает поименно, — добавила воровка. — Есть слух, он подробно выведывал про красноглазого Нода. Яркий ноб, все его знают, а силы в столице еще не набрал. Да, еще люди бают, сам трухлявый травил: Рэкст слюни пускал, умолял сберечь ему жизнь и клялся служить.

— Да ладно усердствовать, — развеселился вервр, даже остановился возле удобной подворотни, не ныряя во мрак. — Сама три года назад что трепала? Мол, Рэкста на спор задавишь и череп вывесишь над очагом. Хотя спьяну обещано, но и так редко кто раззадоривался.

— Чё, донесли? — взревела Белоручка, и было слышно по голосу, как в ней вскипел веселый гнев.

— А как же, — ласково промурлыкал вервр.

— Долго прожили опосля ж? — расхохоталась воровка. Гулко влепила по ближней подвернувшейся спине, согнутой в натяг, барабаном. — Вот же ж кролики, мать их… Всех порешу. Шкуры до жопы спущу-ж!

— Душевная женщина, — вздохнул вервр, освободил ноющее ухо от детских пальчиков и шагнул в сумрак. — Ана, я удивлён. Я думал, её ничем не пронять. Рэкста, канцлера и Лофра — никого не боится. В ночной слободе ей сам Клоп не страшен. Почему же отдала тебе шубу?

— Гу!

— Содержательно беседуем. Не прикидывайся младенцем, у тебя есть ум, я знаю. Я велел сидеть в сарае, так? Строго велел. Ты поняла меня, но ты обманула меня. Плохо. Вот уйду и не вернусь. Оставлю тебя тёте Белоручке, чтобы пристроила к богатым нобам, тихим и бездетным. Так и сделаю. Прямо теперь.

— Тя-тя-тя-а, — угрожая расплакаться, пропищала Ана.

— Не разговор, — вервр тряхнул головой, спасая ухо из хватки маленьких пальцев. — Я должен завершить свои дела. Ты ведь слышала: тетя-глыба намекнула, что надо бы поспешить. Ты будешь ждать. Где велю, там и сиди. Только там. Безвылазно! И не начинай это своё «тя-тя, кусно-касиво», ты выговариваешь «р», и слова произносишь внятно, если постараешься.

— Да, — пропищала Ана и хихикнула, пробуя укусить многострадальное ухо.

— Да — очень важное слово, его нельзя отменить, — строго указал вервр, шевеля ухом и смиряясь с тем, что оно снова поймано и измято.

— Да!

— Ты обещала.

— Абикос!

— Ненавижу торг. И не глотай «р». Ах, да… ты отдала абрикосы тете-глыбе.

— Тя-тя-гыбе! Кушно!

— Скучно? То есть когда я ухожу надолго, то я виноват. Получается, по возвращении я обязан извиниться, ты это имеешь в виду? Ладно, добуду абрикосы в качестве извинений. Но мы точно договорились, ты сидишь в сарае? И никуда, ни-ни?

— Ни-ни.

— Проще вырезать начисто город, чем достичь определённости в договоре с одной мелкой обузой. Проклятый Клог! Чтоб ему так ухо выкрутили.

— Клок.

— Клог. Так зовут моего врага. Придёт время, и я прикончу его. Это будет вкусно, красиво и сладко, как абрикос.

— Абикос!

Вервр разбежался, перемахнул улочку и в три прыжка оказался на крыше сарая, облюбованного для ночёвки. Ана разжала руки и безмятежно упала с шеи — зная, что подхватят и усадят. Или просто не понимая, что такое страх высоты…

— Сидеть здесь! — строго велел вервр.

— Иде! Кушно…

— Не скучно. Ночью дети должны спать, — отчаялся вервр.

— Кушно. Куш-но!

Вервр едва слышно взвыл, обхватил голову руками и обречённо сник. Ана копошилась на сене, покрытом плащом. Норовила разгрести ткань и зарыться с головой. Одновременно она держала вервра за руку. То есть не унималась и спать не собиралась.

— Ан! Кушно! Игать!

— Не играть, а спать! Тихо-тихо… вот так… Баю-баюшки, — сквозь зубы прошелестел вервр, презирая себя и надеясь, что этого о нем никто и никогда не узнает, — баю-баюшки баю… спи малышка а-ю-ю… а я малость потерплю… а после Клога удавлю… прям за шею его гада… прям за шею удавлю…

Несмотря на странность колыбельной, Ана осталась довольна, свернулась клубком, крепко вцепившись в большой палец левой руки вервра. Ещё несколько куплетиков, шипящих усталым, неопасным ядом, и Ана задышала ровно, сонно. Вервр выждал, бережно, в несколько попыток, высвободил палец. Подтянул куртку, брошенную в угол. Укрыл девочку. Обошёл сарай дважды, ощупывая доски и старательно заделывая подозрительные щели: вдруг и в такую вёрткая Ана выскользнет? Наконец, остался доволен проделанной работой. Гибко взвился в прыжке, дотянулся до стропил, вмиг оказался снаружи, на крыше.

— Трухлявый, — облизнулся вервр, распотрошил мешок и добыл второго крольчонка, ещё живого. — Жди. Или лучше не жди, зачем тебе волноваться, каменная тварь? Хотя… когда ты дрожишь, из тебя смешно сыплется песок.

Крольчонок затих. Выпив тёплую кровь, вервр облизнулся и потянулся. Он много раз задавал себе вопрос: откуда у него привычка к свежатине? И почему именно кролики? Ведь он высший хищник, было бы куда солиднее, сытнее и занятнее перегрызть горло лосю или сломать могучую шею зубра. В конце концов, есть ведь и слоны… Но тёмная, неуправляемая жажда требовала снова и снова выслеживать кроликов. По осени это принесло хоть какую-то пользу — он набрал шкурок и сшил Ане шубку. Он был зол тогда и всё ещё зол теперь… он не знает в точности, какого цвета шубка. Он ничего не знает толком, наверняка! Он устал не видеть луну. Выть, не видя — отвратительно и скучно.

— Кушно, — усмехнулся вервр.

Он закинул голову, оскалился, напряг горло — и не отдал ночи ни единого звука. В столице много чутких ушей. Здесь пахнет тем пацаном — нобом Дорном хэш Боувом. Парень живет среди людей, вся его семья — люди… уже много поколений. Но бес, тогда еще граф Рэкст, сразу причислил Дорна к родне вервров и назвал белым тигром. И даже почти вспомнил облик первого в роду Боувов… почти. В городе пахнет и женщиной Дорна — она вервр-лань. Эти двое определенно расслышат вой и разнюхают место. Сами они, может, и не опасны, даже интересно было бы размяться. Но обузу надо защищать.