Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Корректор Борис Федорович Демченко

Иллюстратор Fernando Cortes

© Оксана Демченко, 2018

© Fernando Cortes, иллюстрации, 2018

ISBN 978-5-4490-3508-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Карты — замечательное слово, имеющее много смыслов.

В этой истории первая книга — «Перевернутая карта палача» — позволила и автору, и читателю разложить карты всех видов и разобраться в этих самых видах.

А вот вторая книга дает время и место изучить подробнее все карты, такие разные и непохожие, чтобы выбрать сердцем — предназначение они, совет свыше или помощник, позволяющий сделать первый шаг на выбранном пути — за горизонт, в неизведанное, для которого еще не создано карт…

Автор от души благодарит тех, кто помогал собраться в путь написания этой книги и тех, кто захочет позже пройти свой путь прочтения.

В которой рассказывается о событиях осени 3210 года от начала нового времени в четвёртом царстве

Никому не удавалось застать багряного беса Рэкста врасплох! Никому и никогда, если говорить о времени, которое он помнил, как рэкст — раб иерархии бессмертных. Постепенно он притерпелся к несвободе и даже приучил людей звать себя Рэкстом. Над кем издевался, взяв за имя — кличку? Над людишками или же над собою? Ведь он давно отчаялся, осознав после порабощения, что личность и даже имя древнего свободного вервра рассыпались в прах…

Он привык горько усмехаться: в сказках чудеса бывают добрыми, в реальности же целительна лишь смерть, недоступная подневольному бесу. По инерции он надеялся хотя бы так освободиться, он искал врага превыше сил… И вот — о, насмешка случая! — нашёл заморыша, недоросля даже по меркам людишек. Глупца! Зная тёмные дела и мрачные замыслы беса, ненавидя его, враг Ул не сделал попытки убить. Более того, принял на себя бремя неволи Рэкста — хотя его никто не просил! Хуже, враг взялся самонадеянно учить древнего вервра — жизни! Судил его, приговорил и казнил.

С казнью раб обрёл и свободу, и расплату: обузу и слепоту.

А палач — мальчишка-атл, едва получивший взрослое имя Клог хэш Ул… он с трудом пережил свою победу! Безоружный Клог в момент казни стоял в трёх шагах от беса. Он сомневался, он был слаб и неопытен… Как же получилось, что рука Клога дотянулась, впечаталась в лицо! И Рэкст — ослеп… Боль взорвала рассудок, породила бурю в душе — ярость боя, восторг свободы, жажду рвать врага, позор поражения… Под таким напором плотина забвения дала трещину! Вервр перестал быть безымянной вещью королевы, обрёл свободу вдыхать запахи мира, впитывать его вибрации… Вервр осознал, что милостью еще одного слабого человека — синего ноба Монза, он может теперь по-настоящему взять личное имя. Подарок старика. Непрошенный и… бесценный!

Вервр Ан, свободный вервр — очнулся. Любопытство погасило крик, а вместе с ним ярость. Жестоко выдавленное из глазниц зрение умирало, напоследок обманывая мозг сотнями способов. Вервр пристально наблюдал процесс, чтобы не оказаться наедине со своей инертной, кошмарно неудобной и неуправляемой памятью.

Истинное древнее имя в первый миг не нащупалось, да и позже не пришло… Зато ненависть к врагу Клогу высветила в памяти яркий образ: из небытия улыбнулся старый друг. атл Тосэн, как живой… с терпким и острым запахом мыслей о бое, с теплотой на дне темных спокойных глаз, с мелкими морщинками у губ, накопленными бессчётными улыбками миру и людям, даже если они — враги.

С горячей болью вервр Ан сдирал шкуру с мёртвой своей памяти — и корчился, и узнал лукавый прищур, поворот головы, острый, неудобный взгляд в упор… лёгкое, по-птичьи худое тело, вроде бы — не годное бойцу.

Краткосрочная потеря сознания погасила разум Ана. Слепой и слабый, вервр пошатнулся, несколько раз глубоко вдохнул, стер с лица кровь, ощупал пустые глазницы. Криво улыбнулся: лишь ослепнув, он прозрел прошлое и смог понять, почему Клог хэш Ул при всякой встрече получал помилование от багряного беса Рэкста… Вид Клога причинял боль! Он был как соринка в глазу: мешал дурашливой манерой, прищуром, худобой — будто тело крылатого досталось человеку, и ветер готов его принять, подбросить ввысь, как родного…

Два дня назад пойманный в западню Ул так неудобно, так раздражающе смотрел в упор. Зрячий, он упрямо не видел в Рэксте свою предрешённую смерть! Не пытался сбежать, не излучал страха. Он пах… любопытством! Смутная мыслишка закопошилась тогда в сознании Рэкста, как придавленная муха. Бес зажмурился… но мысль оказалась ловчее мухи — и ускользнула. Любопытство побудило беса отсрочить смерть врага, терпеть его вопросы и сдерживать свой гнев, обычный в общении с людишками… да с кем угодно! Бес рассматривал Клога — всклокоченного, сомневающегося. «С чего бы?» — задумался Рэкст. Пришёл к выводу: так проявляется самоедство, основанное на отвращении к идее разумного устранения выродков. Пацан стрелял в подосланных к нему убийц, и собственная меткость довела его до полуобморочного раскаяния. Это показалось забавным… и снова продлило жизнь врага. Кто мог предположить, чем завершится игра в поддавки и для загонщика, и для дичи?

Казнь дала вервру слепоту и обязанность жить без власти и достатка. Казнь превратила Клога — в палача, причастного к иерархии бессмертных… Они поменялись местами? Или произошло нечто более глубокое и сложное? Вервр Ан не знал ответа. И все же он находил занятным такое стечение неслучайностей.

Вервр Ан начал путь искупления оттуда, где почти год назад багряный бес Рэкст совершил преступление: убил старуху и ребёнка по приказу иерархии…

В рабском служении палача самым мерзким было бремя уничтожения душ, не тронутых гниением. Впрочем, постепенно Рэкст стал именовать раннюю насильственную смерть достойных — привилегией. Мол, я даю им уйти, не мараясь в грязи взросления… Рэкст был раб и выделял жертвам то, что мог: быструю смерть без боли… Разве мало? И разве важно, когда оборвётся человечья жизнь, если и самая долгая для тебя, бессмертного, — лишь миг…

Прошлой весной багряный бес одним движением клинка вычеркнул из бытия девочку. Он ощутил, как ребёнок угас. Но, по воле Ула, неугомонного, как все атлы, порядок вещей сломался. Сейчас девочка — та самая, бывший Рэкст помнил и запах, и звучание души — снова жила, высохшая и страшная в своём противоестественном упрямстве: вернуться, вырасти, преодолеть…

Слепой вервр глубоко вздохнул.

— Осень…

Ан улыбнулся, ощущая мир сполна и сливаясь с ним, как может лишь свободный вервр: он знал тяжесть напитанной влагой земли, готовой укрыться снегом и баюкать нерождённую еще весеннюю зелень в корнях, орехах, семенах, побегах… По-звериному внятно Ан чуял дремоту жирующих по берлогам медведей, дрожь промокших зайцев, линяющих в зиму и слишком приметных теперь, до снега. Ан — слепой сам по себе — смотрел на бурый волглый лес взглядом нахохленного ворона, вместе с уткой рвал из ледяной воды малька. Он грыз осиновую кору, стачивая бобровые зубы…