Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

— Не ведаю, — всплеснула руками Ула. — Монз указал: спешно ехать сюда и лишнего не думать, а если сделается ему вовсе худо, показать письмо. Спорить было невозможно, видно ведь: он безвозвратно из дома подался.

— Худо… Червь резвее моего ползает, — Лофр отстранился, обернулся и завистливо глянул на гостя, переминающегося у двуколки. — Мне его не жаль, мне себя жаль. А ваш Ул та еще заноза, не пропадёт. Ловкий — аж не глядя выпороть охота.

— Он хороший мальчик, — смутилась Ула. Вновь поддела хэша под локоть и повела далее, по ступенькам в дом. — Тяжело на вдохе или же на выдохе донимает главная боль? Тут или левее? А вот стукну легонько, отдаёт куда?

Лофр, пропавший было в коридоре, снова выглянул в полуприкрытую дверь, тараня её брюхом. Нахмурился, наблюдая обычную, деловую суету. Коня уже распрягли и ведут прочь, тюки и короба отвязывают с задней площадки двуколки, снимают и бережно несут в дом. Прибывшего в двуколке гостя поддерживает под локоть сам Омаса, и весь, дубина здоровенная, исполнен чисто деревенской почтительности.

— Эй, короб с травами, сюда, — позвал хэш и пронаблюдал, как короб о двух ногах — лёгкий, но объёмный, человека и не видать за ним — помчался во весь дух к крыльцу. Хэш высунулся из двери по пояс и взревел: — Кухня! Самих изжарю, если гости ужина сей миг не получат.

Подворье «Алого Льва» затаилось, благоговея, пока хозяйский бас катился и дробился, вызывая эхо… Так и узнали, что гости к хэшу прибыли особенные, а Омаса — вот же дубина с чутьём, по роже и не заподозрить! — опять не сплоховал.

Утром новости подтвердились, даже с избытком. Ни свет ни заря во дворе проявился стук. Заныли, завизжали пилы. А, когда пришло время выходить для утренних занятий, всякий споткнулся, с недоумением обнаружив новое: беседку, низкий стол внутри, подушки по всему полу, на южный манер. Посреди беседки — бодрого Лофра, отоспавшегося впервые с незапамятных времён! В уголке самовар. А при нем гостью, сосредоточенно перебирающую травы перед длинным рядом разноразмерных чайничков.

— Сколько у вас детишек, — по-деревенски простовато улыбнулась гостья.

Странно, но усмехаться в ответ на такую наивность мало у кого из «детишек» получилось. Голос у гостьи был тёплый, спокойный, и смотрела она как-то… хорошо. Даже Лофр при ней выглядел непривычно мирным.

— Лентяи, — тыча пальцем в тех, кто заслужил такую оценку, сообщил Лофр и продолжил: — Олухи крайние, бездари с гонором, людоеды начинающие, мелкое зверье, дубины, лисы ядовитые. Тут всякой твари не сложно подобрать пару. Вот только где детишки? Переростки недорослые.

— И так вас ценят, глянуть радостно, — не меняя тона, продолжила гостья. Проверила уже заваренные травы и наполнила маленькую чашку. — Мой Ул был здесь под хорошим присмотром.

— В синяках ещё до зари, — кивнул Лофр, выпил отвар и поморщился.

— Мальчишка, — отмахнулась Ула. — Он шебутной, рубахи так и горят, до первой стирки иной раз не донашивает… Теперь вот такой отвар, он горьковат, но надо медленно пить, мелкими глоточками.

Лофр послушно выпил. Прокашлялся и тяжёлым взглядом обвёл двор.

— Детишки, — в голосе звучала угроза, — кто вякнет за воротами, что травница хороша, тот вякнет крайний раз в жизни, ага? Мне тут толпа болезных не требуется. В ваших интересах быть умными и лечить синяки и вывихи без очереди.

Ула подсунула под большую руку ещё одну чашку с отваром. Лофр выпил, посидел, прикрыв глаза и вслушиваясь в себя. Кивнул.

— Омаса! А постой-ка при двери. Сквозняки, — Лофр неопределённо повёл ладонью, намекая на излишне развитый слух некоторых ловкачей.

Сам хэш без спешки поднялся, постоял, глубоко дыша и жмурясь. Глянул на доверенного слугу, кивнул — и тот убежал исполнять оговорённое заранее: звать ещё одного человека. Гостья засуетилась, расставляя заполненные кипятком чайники на большом подносе. Сунулась было нести его, тяжеленный… но Омаса снова оказался расторопен, опередил даже безмолвный приказ хэша. Подхватил поднос, плавно поднял и умостил на раскрытой ладони. Неловко, сопя и понуря голову, протянул руку гостье, помогая сойти по ступеням: вдруг ноги затекли, пока сидела?

От главного крыльца прошаркал, опираясь на руку доверенного слуги, второй гость. Младшие ученики примчались с кухни, нагруженные выпечкой и изюмом — на заед к большому разговору. Затем все, кроме хэша и гостей, покинули зал для бесед. Омаса пристроился подпирать дверной косяк, готовый от такой поддержки окосеть…

Так в «Алом Льве» узнали ещё одну важную новость: гости хоть и выглядят простоватыми, а знают нечто, ценное для сквозняков. Конечно, тайны сейчас слышит Омаса, ему внятно всё до последнего словечка, ведь давно уже проверено: слух у этого медведя — летучим мышам на зависть! Но проще уловить и допросить сквозняки, чем добиться хоть намёка от упрямца. Хуже был только прежний любимчик Лофра, Дорн хэш Боув — беловолосый красноглазый отпрыск покойного канцлера. Тот был — зверь с графским титулом и волчьей злостью… Омаса проще: он безроден и благодушен. Он не обижается, кажется, ни на кого и никогда. А красноглазый граф вскипал до начала разговора и умел извести любого, совершенного любого — словами, молчанием, дракой или отказом от неё. Кажется, и самого хэша он раздражал…

— Монз, верно я вспомнил вчера? — Лофр начал с прямого вопроса, пока во дворе учились убивать и уклоняться, не отвлекаясь на любопытство.

— Я-то решила, вы в дружбе, и давно, — удивилась Ула.

— Пересекались. Впервые в портовом городе, лет тому… — нахмурился Лофр и махнул рукой. — Он отзывался на другое имя, вроде бы Ан… и что-то там дальше, длинно и южно. Я весил вдвое меньше, вот как это было давно, лапушка Ула. После я слышал о нем много раз от многих людей. Нобы с ярким даром заметны. Упрямые дурни с ослепительным даром — они бельмо на глазу, так заметны, что застят. Я заказывал списки книг, когда успевал застать его там, где обещали. Знаю доподлинно, был он связан с чем-то тонким, и дело велось с покойным вторым канцлером. Как бы то дело и не укоротило жизнь старшему Боуву, заодно сделав младшего сиротой и зверенышем.

— Лапушка, — передразнил Монз скрипуче, но без раздражения. — Берегись, по молодости он был облеплен женщинами, как мёд — мухами.

— Ага, из вежливости заменил навоз на мёд?

— Я — гость, — вздохнул Монз и покосился на Омасу, тот как раз оглядел двор и заодно, искоса, лица собравшихся, чтобы снова отвернуться и замереть. — Он…

— Чтоб пустить сплетню, не надо иметь хороший слух, чтоб промолчать, не надо быть немым, — хэш повёл бровью, принял очередную чашку с отваром и безропотно опустошил. — Лапушка, а вот бы мне избавиться от гадости, какая плавает перед взглядом? Будто мир зачервивел.