Алан Дин Фостер - Чародей с гитарой. Том 2

Джон-Том запрокинул голову и приложил ладони рупором ко рту.

— Мадж, довольно!

— А? Че ты говоришь, кореш? — Наверху появилась голова выдра, и Джон-Тому показалось, что у его друга дымятся усы.

— Я говорю, можешь отдыхать! — закричал чаропевец во все горло.

Выдр постучал себя по макушке.

— Извини, чувак, ни хрена не слышу. Тебе б все-таки не помешало чей-то сделать со своим голосом.

Джон-Том чиркнул пальцем по горлу.

— А, значица, даже так? Ну ладно.

Выдр на несколько секунд исчез и вскоре снова появился, уже в полном облачении, а миг спустя был на земле. Там его ждали благодарные объятия — сначала друга, потом солдат и, наконец, принцесс. Кое-кто из последних настолько увлекся, что жертве пришлось вырываться.

— Эх, кореш, много раз бывал я свидетелем твоего чаропения, но впервые в жизни мне довелось помочь в этом деле. Пусть меня вздрючат, как придурковатого гофера, ежели это не было забавно!

— Это часто бывает забавно.

Джон-Том улыбался до ушей.

— Ты б, шеф, погромче говорил, я еле слышу. Да, ты прав, кроме тех случаев, увы, совсем нередких, када твое колдовство срывается с цепи. — Мадж сощурился и вытянул шею, пытаясь заглянуть товарищу за спину. — Кстати, о сорвавшихся с цепи. Где этот гнилой отброс племени двуногих теплокровных?

Джон-Том ткнул большим пальцем в плечо.

— Оклемывается.

Хинкеля они нашли там же, где его оставил Джон-Том. Музыкальный вор слегка оправился от взбучки, но все же не был способен даже на символическое сопротивление. Несостоявшийся повелитель всея музыки перевернулся на спину и обнаружил над собой арсенал неволшебного, но тем не менее очень грозного холодного оружия, которым размахивали Мадж и четверка солдат.

Пауко глянул на своего друга Хека.

— Может, попросту перерезать ему глотку, и дело с концом?

— Да, это легкое решение пустяковой проблемы.

Острие алебарды застыло в миллиметре от шеи Хинкеля.

— Умоляю, не надо! Не убивайте меня! — Хинкель кое-как поднялся на колени. — Ведь я всего-навсего хотел, чтобы люди оценили мое творчество. — Он с несчастным видом повернулся к Джон-Тому: — Вы же музыкант! Вы должны меня понять!

— Я понимаю любовь к музыке, — тихо ответил чаропевец, настроившись на философский лад. — Я понимаю, когда творческая личность хочет стать известной и уважаемой. — Он медленно покачал головой. — Но как можно отнять музыку у всех на свете, чтобы им приходилось слушать только тебя, — этого я понять не в состоянии. Каждый художник должен терпеливо воспринимать критику. — Он поймал взгляд Маджа, и с его лица сбежала улыбка. — Сам я вынужден мириться с нею почти всю жизнь. К примеру, мне часто говорили, что мое пение оставляет желать лучшего. Понадобились долгие и упорные тренировки, чтобы довести его до сегодняшнего уровня.

— Который не больно-то высок, — шепотом добавил выдр.

— Я буду тренироваться, я буду упорным, — скороговоркой выпалил Хинкель. — Я добьюсь успехов!

— Зачем все эти разговоры? — Пауко потряс алебардой. — Убить его, и точка.

— Или хотя бы отправить назад. В его мир, который раньше был твоим, Джонни-Томми. — Голос Маджа был перенасыщен презрением. — Мне почемуй-то не кажется, че там он сумеет кого-нибудь напугать.

Джон-Том колебался.

— Мадж, мне никогда не нравилась эта идея — переносить людей туда-сюда. Я бы не хотел наладить между нашими мирами постоянное сообщение. Здешние жители не поймут моих соотечественников, а те лишь испакостят твою родину.

— Я не хочу возвращаться, — взмолился Хинкель. — Там… там надо мной смеялись.

— Значица, кой-какой вкус у них все ж есть, — заметил Мадж.

Хинкель сел на пятки.

— Мне здесь вообще-то нравится.

— Легко так говорить, когда у тебя есть власть. — Похоже, Умаджи была готова свернуть прохвосту шею по малейшему знаку Джон-Тома. — Но как ты представляешь себе жизнь в роли обычного простолюдина?

— Обязанного слушать справедливую критику, — добавил Джон-Том.

— Я на все готов. Я не желал никому зла. Я хотел только… — Хинкель закашлялся. — Я хотел только, чтобы у меня были слушатели.

Хек с Караукулом переглянулись и раздули ноздри.

— Послушайте, но ведь я же могу исправиться! — Хинкель поднялся на ноги. — Любой может исправиться. — Он затравленно поглядел на Джон-Тома: — Сделаю все, что вы скажете.

Тощая фигура, еще совсем недавно жуткая, сейчас выглядела жалко.

— Ладно, — спокойно произнес Джон-Том. — Но прежде чем мы расстанемся, я тебе спою, наложу чары замедленного действия. Если нарушишь слово…

— Не нарушу! Ни в коем случае.

— Допустим. Но все-таки я подстрахуюсь…

И тут появился оборванный состав «Панкреатического отстоя». Троица молниеносно оценила ситуацию и обрушила на беспомощного Хинкеля шквал пинков и затрещин. К счастью, Газерс и его друзья были слишком измотаны, ослаблены голодом и не успели причинить серьезные увечья, прежде чем Джон-Том и солдаты оттащили их от хнычущего певца.

— Подвесьте его за пятки! — бушевал Газерс. — Я запихну гармонику ему в…

Джон-Том встал между перепуганным Хинкелем и музыкантами.

— Довольно. Вы плывете с нами. Все четверо.

У Маджа отвисла челюсть.

— С нами? Э, чувак, да че на тебя нашло?

— На судне места хватит, — коротко ответил Джон-Том.

Выдр тяжело вздохнул:

— Джимми-Тамтам, на нашей клепаной лохани не хватает места с тех пор, как на борт взошла третья принцесса. Но ежели ты будешь настаивать, мне бы офигенно хотелось узнать, чего ради.

— Мы не можем их бросить. На острове они перемрут с голоду.

— Святые слова.

Циммерман задумчиво похлопал себя по пустому животу.

— И пока я не уверен, — продолжал Джон-Том, — что мистер Хинкель не собирается отказаться от своего слова. Гораздо спокойнее видеть его под присмотром очень ответственных надзирателей.

— Спасибо, спасибо! — Хинкель нервно косился на бывших коллег и держался поближе к Джон-Тому. — Что от меня требуется?

— Рекомендую для начала потренировать голос. — Джон-Том посмотрел на внимательно следящих за ситуацией принцесс. — Может быть, при каком-нибудь чрезвычайно снисходительном королевском дворе. Пожалуй, лет двадцати будет достаточно.

— Двадцать лет!

Хинкель побелел.

— Лично мне это средство помогло. Может, и ты за этот срок научишься сносно вытягивать мотив.

Хинкель неохотно кивнул, потом зашарил взором.

— Моя гармоника! Моя гитара!

— Их больше нет. Но ничего, наверняка удастся найти подходящую замену. Лично я предложил бы лютню — самый безобидный инструмент на свете.

— Ладно. — Побитый музыкант слегка распрямил спину. — Вы еще увидите. Наступит день… когда я запою не хуже вас. — Он указал на дуару. — Кстати, как вам удаются такие чудеса?