Алан Дин Фостер - Чародей с гитарой. Том 2

Юным романтикам свойственны подобные переживания, поэтому вряд ли стоит осуждать Банкана за идиотские мысли.

— Вперед, Граджелут! Если Великий Правдивец — не миф, мы обязательно его разыщем и погрузим в ваш фургон, как кастрюлю или горшок. Глядишь, и выручим несколько золотых.

— Нет на свете невозможного дня тех, кто еще не познал разочарования в жизни, — задумчиво произнес торговец, не отрывая глаз от упряжки. — Скажите, мой юный друг, вам не страшно?

— Страшно? Чего мне бояться?

— Что разделите судьбу Джуха Фита. Или встретите неведомые, а может быть, и неодолимые ужасы и преграды. Или сам Великий Правдивец окажется чем-то таким…

— Это всего-навсего вещь, — храбро ответил Банкан. — Я еще ни разу не видел вещи, которую стоило бы бояться. — Он откинулся на спинку козел и заложил ногу за ногу. — Если она вздумает шутки шутить, мы ее живо успокоим с помощью чаропения.

— В самую жилу, кореш, — воинственно пролаял за его спиной Сквилл. — Пусть только попробует возникать, от нее враз пустое место останется. Подумаешь, Великий Правдивец. Нам, заклинателям огромадных молотков, теперь все нипочем!

— Чем бы он ни был на самом деле, — тихо молвил Граджелут, — я надеюсь, нам удастся дожить до встречи с ним.

В придорожных кустах несколько пар глаз проводили фургон до поворота. Их измотанные, покрытые ссадинами владельцы еще не пришли в себя после отчаянной беготни по зарослям от волшебного молота. Некоторые боязливо поглядывали на застрявшего призрака. Он по-прежнему не шевелился, но там, где в игру вступает магия, ни о каких правилах не может идти и речи.

— Да чтоб у них зенки полопались! — выругался виверр. — Ну, кто мог знать, что они чаропевцы?

— Да, этого никак нельзя было предвидеть, — согласился предводитель шайки. Глаза его сверкали под стать алмазному клыку. — Дети! Подумать только, дети сумели обратить вас в бегство!

— Меня — не сумели, — возразил другой кольцехвостый кот. — Я в жисть ни от чьих детенышей не драпал. Другое дело — от молотка…

— Волшебство даже в детских руках остается волшебством, и если ты не дурак и не самоубийца, то будешь его бояться, — задумчиво проговорил енот.

— Повезло им, только и всего. — Коати указал на висящую кувалду. — Видели, как это чудище взялось за своих создателей? Зеленые они еще, неопытные.

— А мне плевать, чем оно занималось после того, как нас едва не прикончило, — прорычал енот. — Видали, что оно с беднягой Джачау сделало? Эх, был у меня друг, а осталось только мокрое место.

— Да, — промолвил виверр. — Что касается меня, то я бы не хотел еще разок померяться ловкостью с этаким монстром. Особенно ради паршивой кибитки какого-то бродячего торговца.

Другие бандиты покивали, один лишь коати не унимался:

— Они захватили нас врасплох! Так ведь и мы не промах. В следующий раз подкрадемся, кинемся со всех сторон и скрутим их, не дожидаясь, пока сотворят что-нибудь поопаснее серого дымка. — Голос его зловеще понизился. — Трудно песенки петь, когда у тебя глотка перерезана!

— А вдруг не получится? — осведомился кольцехвостый. — Что тогда? Скажем: «Простите, отпустите, мы больше не будем», — да?

— Не, это не для меня. — Енот взвалил боевой топор на плечо и направился к дороге, но не в ту сторону, куда уехал фургон, а к Линчбени.

— Давай, Врочек, проваливай! — крикнул ему в спину коати. — Беги под защиту Воровской гостиницы, на безопасную койку.

— А что, меня это тоже устраивает.

Один из кольцехвостых затрусил вдогонку за енотом.

Их позорное дезертирство повергло шайку в смятение. Даже очковый медведь заковылял вслед за уходящими товарищами.

— Синвахх, и ты бежишь от жалких младенцев? — По пятам за дезертирами мчался презрительный смех коати. — Тоже мне, храбрые лесные братья! Испугались троих детенышей и дурацкой музыки! Трусы, слабаки! Сыновья дешевых шлюх! Нет вам доли в добыче!

— А есть ли добыча, о наш славный атаман Чамунг? — озабоченно спросил оставшийся енот.

— Да, верно, — присоединился к нему лояльный виверр. — Похоже, ленивец — самый что ни на есть обыкновенный купец.

С перекошенной от злости мордой атаман повернулся к жалким остаткам своей грозной до сего дня шайки.

— Неужели вы в это верите? Если да, то вы ничуть не лучше этих бесхребетных трусов и глупцов. Да где это видано, чтобы обыкновенного купца спасали сразу трое чаропевцев, пусть даже молодых? Где это видано, чтобы случайные прохожие по доброте душевной рисковали своей шкурой? И ради чего? Ради сомнительной благодарности ленивца? — Он посмотрел на пустую дорогу, исчезающую среди деревьев на севере. — Нет, в этой игре на кону не только горшки и сковородки. Есть в кибитке что-то такое, ради чего стоит головой рискнуть. Может, куча золота, целое состояние. Или драгоценные камни, по дешевке на берегу Глиттергейста скупленные у пиратов. Или даже что-нибудь подороже, чего нам и не вообразить. Достойное опеки юных колдунов. — Он повернулся к оробевшим разбойникам. — Сисарфи, ты прав. Этот фургон не стоит беспокойства обыкновенных воров. Но я — необыкновенный, и вы, оставаясь верными мне, под моим предводительством тоже обрящете славу исключительных разбойников.

— Правда? Ну, спасибо.

Смятение чувств не помешало кольцехвостому коту сообразить, что настаивать на подробном толковании пророчества невежливо. Он почесал голову в том месте, где ее много лет назад украшало левое ухо. Оно было утрачено в крайне авантюрной попытке ограбить речное судно.

— Эх, дураки, дураки. — Взор Чамунга обратился на юг. — Не найдут они поживы в Линчбени. Голодать будут, каяться. В городе ворья и без них хватает, и у половины даже карточек Гильдии за душой нет. Удача всегда связана с риском, а мы не боимся маленько рискнуть, правда, братцы? Идем. — Он решительно зашагал на север, к дороге. — Добудем себе богатство, а заодно отомстим за нашего несчастного брата Джачау. В моей голове уже не умещаются соблазнительные сцены долгого и методичного потрошения!

Прежде чем последовать за атаманом, виверр и енот обменялись откровенно задумчивыми взглядами.

Фургон катил по Колоколесью, по извилистой дороге, пока Граджелут не свернул влево, на запад, на едва заметное ответвление пути, о чьем существовании Банкан даже не подозревал. Новая дорога была почти нехоженой и неезженой. Сказать, что она вообще была, язык с трудом повернется. Поэтому странники теперь продвигались гораздо медленнее. Но местность оставалась сравнительно ровной, а грунт — твердым.

Колоколесье не переходило в болото, а граничило с ним. Еще минуту назад путники ехали среди редких дубов и сикомор, колокольных деревьев и глиссандовых кустов, в сопровождении песен ящериц-плакальщиц и гула насекомых, а сейчас их окружают пепельно-серая поросль и гнилые остовы давно погибших деревьев. Это убожество вскоре сменилось столь же пышным, сколь и тошнотворным на вид лесом из гигантских шампиньонов, поганок, мухоморов и тугими болотными кочками мрачного мицелия, что болезненно пульсировали гнилушечным светом. Небо Колоколесья — синее в крапинах облаков — сменилось навязчивым серо-зеленым сумраком, безотрадным и для глаз, и для души. Но Банкан знал, что где-то над этим пагубным туманом по-прежнему ярко сияет солнце и в бездонном воздушном море сходятся, расходятся и чарующе белеют облака.