Оливер Джонсон - Светоносец (сборник)

Как только давление ослабло, его зрение прояснилось. Каким-то чудом он был свободен. Он взглянул вверх, на холм, но тот оказался очень далеко от него — слабый силуэт едва освещенный огнем погребальных костров.

Сердце стало биться медленнее, голова прояснилась. Сейчас он в безопасности. И вместе с этой мыслью пришла вина. Почему мечи врагов не коснулись его, когда его люди падали как были на бойне? Быть может свет Жезла ослепил их? А может быть они испугались, увидев в этом призрачном свете человека, который потерял все и не боялся смерти, как не боялся и убить нескольких из них? Или было что-то божественное на лице правителя города, и это парализовало руку, которая должна была его убить?

Правителя? Нет, он потерял все: город и королевство, которым управлял. Теперь он самый обыкновенный смертный: пища для стервятников, как и его люди. Ему помогла судьба, оттолкнув его от убийц, оставив невредимым, когда все остальные умерли. Судьба, которая приказала ему жить, жить и видеть то, к чему привели его решения. Разве он не послал своего сына Джайала на поиск меча этой самой ночью, поиск, который должен привести Червя к концу, несмотря на то, что битва проиграна?

Однако случилось то, что случилось, он жив. Теперь он должен хорошо обдумать свое бегство. Медленно и осторожно он пошел по болоту, темный торф засасывал его ноги. В почти полной темноте он ощущал, что множество людей бредут рядом с ним, но он не знал, были ли это друзья или враги. На востоке неясно вырисовывались огромные стены Тралла, а за ними возносилась в ночь пирамида гробницы Маризиана.

Гробница Маризиана: да, вот из-за кого все началось. Маризиан, вот настоящий творец всего этого ужаса, всего кровопролития. Барон знал: именно то, что он нашел бросило его в круг боли; никогда, до самой смерти, ему не удасться вырваться из него. Он спросил себя, а его друг, Верховный Жрец Манихей, удалось ли убежать ему; но тут он вспомнил слова Старца — Манихей заранее знал, что умрет. По меньшей мере в этой битве он нашел покой.

Жезл тяготил его, оттягивал вниз левую руку. Даже через флаг легиона барон чувствовал его силу, а его жар начинал жечь руку и левую часть лица даже через забрало шлема. Свет Жезла окрасил окружающий туман в голубовато-белый цвет. Пока барон устало шел через болото, другие беженцы появлялись в круге света и исчезали из него — еле волочащие ноги фигуры, на мгновение превращавшиеся в резкие силуэты. Он замечал их лица: его собственные люди, изнеможенные, покрытые кровью, глядящие куда-то вперед, за тысячи миль перед собой, не обращающие внимание на то, куда они идут, или сколько раз упали. Жалкие остатки разбитой армии.

Его черно-красные доспехи были отчетливо видны в свете Жезла. Даже если люди узнавали его, они не спешили помочь своему командиру. Барон вспомнил старую мудрость, которую любил повторять его отец: у победоносного генерала много друзей, потерпевший поражение всегда один. Он и был один в круге света, рев яростной битвы мало-помалу затихал в ушах, и его место занимало глубокое отчаяние. Он шел через ночь, наедине с собой. Он вспоминал прошлое и чем темнее становилась ночь, тем больше он думал о сыне.

Восемнадцать лет он выковывал характер мальчика, восемнадцать лет он ругал его, ободрял, учил, иногда бил; и готовил жить в жестоком мире. Так как барон знал, что проклятие свершится, знал, что случится с городом, который он унаследовал от многих поколений Иллгиллов и который как раз сейчас грабили, а жителей убивали и насиловали.

Были и другие, которые тоже знали это. Ясновидящая, Аланда, говорила с нем несколько месяцев назад, еще до того, как он начал раскопки могилы Маризиана, и предупредила о том, что произойдет: об этой ночи убийств и о тяжелом проклятии, которое падет на него из-за того, что он осмелится использовать магию для возвращения сына из лап смерти. И тем не менее этим утром он повел свою армию в бой, обрек тысячи на верную смерть. Почему? Рок, путь судьбы, человек не в состоянии свернуть с него, он должен пройти его весь, даже если в конце только гибель и разрушение.

Но, волей Ре, его сын проскакал через ряды врагов, добрался до Пяти Гор, вскарабкался на перевал, и теперь перед ним открыта дорога на юг. Куда он пойдет? Суррения, Астардинское Море, пустыни Юга. Он повернулся, чтобы посмотреть назад, но ночь уже скрыла и дорогу и горы. Где-то там была надежда на будущее. Надежда на то, что где-то далеко в Орморике сын найдет меч, Зуб Дракона, оружие, которое может изменить судьбу, как это мог бы сделать Жезл, если бы Манихей использовал его раньше; Жезл мог бы вернуть смерти ее права и отправить в поля мертвых этих сходящих с ума по крови живых мертвецов, таких же смертельных, как и вампиры Фарана. Он должен спасти Жезл. Придет день, и он найдет человека, который сможет владеть им, такого же искусного пироманта, каким был Манихей.

Ноги понесли его по широкой дуге вокруг северных стен города. Утопая по щиколотку на каждом шагу, барон упрямо брел по чавкающему болоту, и через нескольких часов чудесным образом обнаружил, что идет по твердой земле. Древняя дорога на север — ее широкие плиты, погруженные в болото, казались гигантскими кусками тверди, проглоченными черной жижей. Своим внутренним взором он увидел ее как стрелу, летящую на север. Теперь, когда была дорога, по которой можно идти, барон ощутил в себе новые силы. Где-то впереди, примерно милях в пятидесяти, начинаются предгорья Палисадов. Он перенесет Жезл через них, в Северные Земли, пройдет через Сияющую Равнину и Полунощную Чудь, и принесет его в Искьярд.

В глубокой древности Легионы Огня воевали с Чудью, и кто-то из тех, кто выжил в этой войне, оставил записки, в которых написано, что дорога на север все еще проходима, даже в горах. Внутренним зрением он видел эти почти незаметные тропы, светящиеся в ночи. Зима только начинается, сугробы не должны быть слишком высокими. Человек сможет пройти там, если будет осторожен.

Он опять двинулся вперед, бредя через стоячую болотную воду, иногда проваливаясь по пояс. Он чувствовал, что болото старается утопить его, а тяжесть доспехов тянула его вниз. Но свет Жезла горел в его душе, а голос Жезла говорил с ним, утверждая, что он не должен погаснуть в этих болотах. Час шел за часом, а он стиснув зубы сражался с хваткой трясины, и его ноги уже горели от боли. В какой-то момент он чуть не потерял сознание, но заставил себя собраться и посмотреть вперед, нет ли опасности. И он увидел яму, со дна которой поднимались пузыри, намного более глубокую чем все, через которые он прошел, и которая могла проглотить взрослого мужчину. Он обошел ее, прорубив мечом путь через камыши ростом с него. И в левой руке горел Жезл, обжигая его кожу. Невозможно было глядеть не прищурясь на его неугасимый свет.