Оливер Джонсон - Светоносец (сборник)

Карниз рухнул как раз в тот миг, когда левая рука Уртреда ухватилась за толстую, в фут толщиной, плеть. Лоза, давно и надежно вросшая в камень храма, выдержала его. Уртред закачался на ней, а карниз обвалился в ров и разбился на тысячу кусков. Собравшиеся у окна возбужденно завопили: теперь они поняли, что беглецу удалось уйти. Не теряя ни минуты, Уртред полез вниз по лозе, вонзая в нее свои железные когти, отрывая ее от замшелого камня и исторгая из нее тучи пыли. Он весь взмок от пота, но вот наконец его ноги коснулись земли. Вскарабкавшись по куче обломков, Уртред вылез из рва. Перед ним торчали почерневшие от огня руины цитадели, позади высилась ступенчатая громада пирамиды, у подножия отвесно обрывавшаяся в ров пятидесятифутовой глубины; у выбитого окна метались жрецы, наконец-то заметившие беглеца. Направо, у главных ворот, уже толпились преследователи в оранжево-красных одеждах, дико озираясь по сторонам. Эти увидели Уртреда почти сразу и помчались к нему.

Но он уже нырнул в темные, увитые плющом развалины цитадели. В ней когда-то размещались десять тысяч солдат, и она занимала почти половину вершины утеса. Уртред несся через заваленные обломками дворы, вспугивая летучих мышей, и крики погони приближались с каждым мгновением.

Он оказался перед входом в коридор, ведущим вниз; в стенах через равные промежутки были пробиты бойницы, в которые лился красный вечерний свет. Уртред бросился туда и постоял в темноте, пока погоня не пробежала мимо. Отдышавшись немного, он двинулся дальше и нашел сорванную с петель калитку, выходящую в темный, мощенный булыжником закоулок. Крики преследователей в руинах делались все слабее. Вскоре их поглотила великая тишь, упавшая на город с наступлением ночи. Теперь до Уртреда стали доходить новые звуки: странные скрипы и шорохи из подвалов цитадели. Вампиры? Он не стал задерживаться, чтобы выяснить это, и быстро вышел в калитку. В закоулок, лежащий за ней, наверное, никогда не проникало солнце. Здесь всюду рос мох и воняло гниющей растительностью.

Дойдя до его конца, Уртред посмотрел вправо и влево вдоль более широкой улицы, идущей на восток у подножия пирамиды Ре. Он совершил почти полный круг и, хотя бы на время, сбил свою погоню со следа. Уртред напряг глаза, и так уж стесненные прорезями маски, и побежал по улице. Вскоре она уперлась во внутреннюю крепостную стену и повернула вдоль нее на юго-восток. Вокруг лежал призрачный город: оплетенные плющом безглазые дома с проваленными кровлями отбрасывали темную зловещую тень. Даже здесь, на большой высоте, собирались уже пряди тумана. Уртред продолжал двигаться на юг, где еще брезжили последние отблески заката. Просвет впереди подсказывал беглецу, что он близится к краю утеса. Там, в мертвенном свете только что вставшей луны, Уртред увидел берег пруда и черные кипарисы, стоящие вокруг, как мрачные часовые.

Уртред прокрался туда, держась у стен разрушенных домов. К пруду вели железные ворота. Уртред услышал плеск и увидел бьющую над чернильной водой струю фонтана. За прудом земля обрывалась; справа над горами дотлевала огненная черта заката, с равнины поднимался туман, в котором белела костяная дорога; мерцание пирамиды черепов будто усиливалось по мере того, как сгущался мрак.

Уртред обдумал положение, в котором оказался. Скоро все люди Фарана вкупе с изменниками из храма Ре пустятся на его поиски. В числе слуг Фарана будут живые мертвецы, а он слышал, будто вампиры чуют человечью кровь на пятьдесят ярдов. Как раз на расстояние ширины пруда. Невелика защита, но выбирать не приходится: на улицах его ждет верная смерть, здесь же он может дотянуть до утра.

Уртред перелез через ворота, подобрал полы и шагнул в пруд. Ледяная стужа поднялась сперва до колен, потом до пояса. Вскоре Уртред брел уже по грудь в воде — тьма покрывала его, как шлем, и туман клубился над головой. Потом дно ушло из-под ног, и он погрузился с головой, уходя все глубже и глубже в бездонный омут. Снизу давила вода, пробивающая сквозь толщу камня из артерий широкой болотистой равнины, из ревущих горных потоков... Когда легкие Уртреда уже готовы были лопнуть, его вытолкнуло на поверхность, он вцепился перчатками в камень берега и вылез из воды, ловя ртом воздух.

Он увидел, что на самой кромке утеса. В тысяче футов под ним лежала сумрачная равнина, и блуждающие по ней голубые огни казались не больше светляков. Уртред лег на холодный камень, глядя на восходящий Эревон, созерцая небо, охваченное грандиозным амфитеатром гор, тускло-красное от храмового огня, с хищными птицами, черными на фоне зарева.

Это происходило два часа назад. Теперь Уртред молился сквозь клацающие от холода зубы за своего брата, за то, чтобы кости Рандела благополучно упокоились в огненном раю Солнца. Окончив молитвы, он стал твердить священную мантру:

О заветное семя огня,

Спаси и согрей меня.

Да не угасит ночь и зло

Святое твое тепло.

Он почти не вспоминал этих слов со времен своего Ожога в Форгхольме, но бог, видно, услышал его в час его великой нужды и зажег заветную искру в его жилах: Уртред ожил, приободрился, и желание отомстить этому городу запылало в его душе. Городу, убившему Рандела. Бог очнулся в нем от восьмилетней спячки. Он согрелся, несмотря на холод, и почувствовал, как энергия брызжет из кончиков его пальцев. Сила, которой он лишился после Ожога, возврата которой он не ожидал, но сегодня — сперва в горах, а потом на площади — его руки вновь породили огонь, впервые за все эти годы.

Откуда это? Манихей обещал, что сила Уртреда вернется, но тот, даже покидая Форгхольм, не надеялся на это. Лишь при стычке с разбойниками на перевале Уртред испытал давно забытое ощущение: неистовое пение в жилах и жар праведного гнева, чья магма льется из сердца и бьет из пальцев перед собственным неверящим взором. Он вновь обрел силу прежних дней — в точности так, как предсказал Манихей.

Уртред сидел у пруда в немом размышлении о чуде, находясь между сном и явью: ни разу со времен Ожога он не чувствовал Ре так близко. Он смотрел на восходящую луну, и на синие огни, блуждающие в тумане на болотах, и на все более частые вспышки молнии над горами.

Но холод уже брал верх над недолговечным жаром экстаза. Зубы Уртреда выбивали все более частую дробь, и он ждал, когда же придут видения, предвещающие смерть.

Как там говорили монахи? Сначала тебе мерещится всякое, потом перед тобой проходит, до боли ярко, вся твоя жизнь. И память, точно по сигналу, увлекла Уртреда к его первым воспоминаниям и в еще более ранние времена, которых он сам не помнил и лишь по рассказам монахов знал о своем странном прибытии в Форгхольмский монастырь в день еще холоднее этого, двадцать лет назад...