Оливер Джонсон - Светоносец (сборник)

Возможно Фаран каким-то образом почувствовал это, потому что он резко опустил Чашу и повернулся к Голону. Лицо мертвенно бледное, застывшее, губы ярко красные от крови, глаза — черные камни. Волшебник невольно отступил назад, встретившись глазами с Фараном: каждый глаз был похож на затягивающий водоворот. Гипноз. В голове все закружилось, и он едва устоял на ногах.

Взгляд Фарана проник в самую середину его сущности, пробуравил темный туннель в его душе. Издалека он услышал предупреждение повелителя: — Помни, от меня ничто не скроется.

Только тогда, когда Фаран погасил взгляд, Голон освободился. Это была сила его лорда, с помощью которой он управлял всеми, кто соприкасался с ним. Сколько раз Голон тонул в глубине этого колодца? Что давало немертвому такую власть над жизнью? Что за сила, которая подавляет любые человеческие желания и которую живые не в состоянии превозмочь?

Фаран отвернулся от него и подошел к ближайшему смертному ложу, на котором лежало тело первой жертвы, ее сморщенное лицо выглядывало из изорванного скомканного савана. Он поставил Чашу и свой драгоценный груз на ложе и на секунду снял кожаные перчатки. Открывшиеся руки были мертвенно-белыми, с черными венами. Он опустил указательный палец в Чашу, зачерпнул капельку крови и стряхнул ее язык мертвеца. Внезапно тело выгнулось дугой, как если бы в него ударила молния. Голон, удивленный, отпрянул назад. Тело опять содрогнулось, но потом улеглось на ложе. Фаран внимательно оглядел труп, легкая улыбка перекосила уголок рта. Голон подошел чуть-чуть ближе, пораженный тем, что видел. Синяя вена на шее трупа дрогнула, потом еще и еще, и наконец начала медленно пульсировать: четыре раза в минуту.

— Скоро он встанет, — сказал Фаран. Он махнул рукой, приказывая Голону перейти к следующему ложу. Князь указал на кинжал, который Голон все еще держал в руке. — Открой им рты, всем.

Волшебник подошел к следующему телу, одной рукой прижав рукав своего плаща ко рту. В другой он держал обсидиановый нож. Как только он отпустил плащ, испорченный воздух ворвался в него, споры болезни распространились из горла и носа в легкие. Неловко орудуя ножом, он заставил закрытые челюсти трупа открыться: порыв вонючего воздуха, едкого как кислота, вырвался из глубины трупа и почти свалил его с ног.

Фаран опять опустил палец в Чашу и зачерпнул капельку крови. Потом он наклонился над трупом, как алхимик нагибается над перегонным кубом с пипеткой в руках, и очень осторожно уронил каплю в пурпурное дыхательное горло. Слабый шипящий звук, опять ядовитый запах, грудь трупа поднялась, из горла донесся хрип, как если бы он втягивал воздух. Потом грудь трупа медленно поднялась опять, и глаза открылась, стряхивая с себя пыль и грязь, накопившуюся за много столетий.

Фаран с улыбкой глядел на движения оживающего трупа. Для него это было как рождение. Его план работает. Он повернулся к Голону, который глядел на него с ужасом и, одновременно, восхищением. — Приготовь остальных, — приказал он.

Волшебник оторвался от своих черных мыслей, подошел к следующему трупу, сорвал саван с его головы и разрезал нитки, запечатывавшие рот. Много часов он шел вдоль линии древних трупов, всегда на один-два тела впереди Фарана, который шел за ним как темный гриф, снова и снова повторяя одну и ту же процедуру. Монотонная работа притупила беспокойство Голона, ввела его во что-то вроде транса. Голова плавала от усталости, начались галлюцинации: наклоняясь на очередным трупом он видел не пустые глаза мертвого шахтера, а черный завораживающий взгляд Фарана.

Позади себя он слышал шелест, слабое шевеление, как из гнезда потревоженных тараканом, но вскоре шум стал громче, постояннее и монотоннее. Но Голон не оглядывался, а продолжал работать, слепо переходя от одного каменного стола к другому и прижав челюсти к груди в безуспешной попытке не дышать слишком глубоко отравленным воздухом.

Он повернулся только тогда, когда достиг последнего стола и трупов больше не осталось. Его синий магический свет все еще горел под потолком обширного зала. Увидев то, сколько он сделал, Голон даже перестал дышать. На каждом столе что-то двигалось. Мелькали белые саваны и полусгнившие простыни, тела просыпались, корчились, извивались, похожие на гигантских серых червей.

Голон опять прижал рукав плаща ко рту. Он был выжат до предела, внутри было пусто. Это был конец, или, по меньшей мере, начало конца. Не как у его шести братьев, убитых собственными заклинаниями, но смерть из-за дыхания демона, вызванного десять тысяч лет назад.

А смерть витала в воздухе. Он знал, что скоро умрет, как и те бедолаги, с которыми так плохо обходились в последние часы. Зная сущность Хдара, он знал и то, как будет умирать: черные опухоли появятся в тайных мокрых частях тела, в паху и в подмышках, потом распространятся на торс, ноги, и, наконец, на внутренние органы.

Да, все так и будет, но у него оставалась только одна надежда. Маленький глоток из Черной Чаши может спасти его, как он спас всех этих Живых Мертвецов. В конце концов, когда Фаран увидит, что может потерять своего самого верного слугу, неужели он не предложит ему Чашу? Возможно, что нет. Возможно он прочел предательские мысли Голона. Холодок смерти пробежал по спине волшебника. Он бессилен. Его судьба в руках другого, хотя своими руками он может управлять посланцами богов, демонами. Если он сейчас умрет, на что окажется потрачена его жизнь, часы, дни и годы учебы? Его самопожертвование? Отказ от удовольствий? Погибнут во тьме, в пыли, в грязи.

Но Фаран, как всегда, не обращал на него внимания: князь-вампир стоял около последнего каменного стола, руки крепко держали Чашу, темные глаза горели. Потом он пришел в себя и медленно повернулся к Голону, жестом указав на шеренги тел. — Помоги им освободиться, — приказал он. И опять от его гипнотического взгляда в голове Голона все закружилось, зал стал раскачиваться из стороны в стороны. Он подчинился, бессознательно.

Прошло много часов, прежде, чем он пришел в себя — шатаясь как пьяный, усталый до изнеможения, все это время резавший саваны и простыни, чтобы помочь мертвым избавиться от них. Только сейчас он увидел их обнаженные желтые тела, похожие на плохо сделанный пергамент, длинные волосы, которые у них — мертвых! — не выпали, глаза, твердые и черные, как камни, почувствовал отвратительный кислый запах. Некоторые пытались схватить его, и ему пришлось резко вырываться; другие встали, не глядя ни вправо, ни влево, тяжело дыша, как люди, которые пробежали много миль, мертвенно-бледные лица, с пурпурными пятнами чумы на щеках. Теперь дыхание оживших мертвецов слилось в единый гул, в воздухе повис странный запах: так пахнут старые переплетенные в кожу книги и свернувшееся молоко, если к ним добавить зловонное гниение.