Дэвид Эддингс - Хроники Тамула

— Потому что считал, что так надо. Я был уверен, что ты сумеешь найти себе куда более подходящего супруга. — Этот легкомысленный ответ скрывал испытанное Спархоком потрясение. Афраэль была поистине безжалостна в своих махинациях с жизнью и судьбой смертных. Анакха был творением Беллиома, и Богиня-Дитя, не уверенная, что ему можно доверять, нарочно в очередном своем воплощении родилась его дочерью, чтобы по мере сил влиять на него.

— Заласта же, постигший намерение Афраэли, встревожился, — продолжала Ксанетия. — Надеялся он отнять Беллиом у Анакхи, прежде чем Анакха в полной мере осознает все значение своего союза с камнем, — однако Афраэль вновь помешала его замыслам. Обладая кольцами и властвуя над Беллиомом, Анакха становился непобедим.

— Отлично, — проворчал Улаф. — Заласта оказался в тупике. И что же он делал потом?

— Есть в Стирикуме — да и были всегда — такие, что обращают силу заклятий, ведомых сему народу, на то, чтобы насытить нечистые свои желания. Младшие боги как дети, и непостижимы для них глубины, в кои добровольно готовы погрузиться подобные люди. Однако сия грубая сторона человеческой натуры противна им, и, буде какой стирик проявит ее, становится он изгнанным и проклятым. Несчастные сии влачат одинокое существование в пустынных землях, вдали от народа своего, или же, не ведая раскаяния, ищут нечистых удовольствий в гнойных клоаках больших городов. К таким-то людям и обратился в отчаянии Заласта, и в Вереле, гнуснейшем из городов Южной Даконии, отыскал он того, кто был ему надобен.

— Мне доводилось жить в Вереле, — заметила Миртаи. — Это и впрямь самое подходящее место для выродков и отщепенцев.

Ксанетия кивнула.

— Именно там, погружаясь в пучины порока, столкнулся Заласта с неким Огераджином, давним развратником и сластолюбцем. Пресытясь уже веками излишеств, сей Огераджин грешил не столько ради удовольствия, сколько ради того, чтобы оскорбить младших богов. Воистину сей Огераджин был мерзостен вдвойне, ибо посредством неких запрещенных чар и заклятий проник он во тьму — в ту запредельную извращенную тьму, что наполняет души старших богов. И вот Огераджин, чувствуя, что похоть Заласты сродни его собственной, а стало быть, они схожи в помыслах своих, посоветовал ему обратиться к Отту, императору Земоха.

Бевьер ахнул.

— Истинно так, — кивнула Ксанетия. — И тогда отправился Заласта в город Земох, дабы заключить союз с Оттом.

— Погоди-ка! — воскликнул Келтэн. — Разве ты не говорила нам, что Заласта изо всех сил старался удержать нас подальше от Отта и Азеша?

Она кивнула.

— Заласта заключал союзы, заботясь о собственной выгоде — не о благополучии своих союзников. С помощью Отта отыскал он в Эозии иных стириков-изгоев, дабы помогали они ему следить за родом Спархоков, и велел им всячески изыскивать в роде сем какие-либо слабости, кои после рождения Анакхи пригодятся ему, Заласте.

Как могли вы догадаться, также и Афраэль желала надзирать за предками Анакхи, а посему Богиня-Дитя отправила Сефрению в Дэмос — обучать пандионцев тайнам Стирикума.

— Наша милая малышка Афраэль довольно-таки бессердечное создание, — заметил Стрейджен. — Если вспомнить, что эленийские крестьяне в Астеле сотворили с родителями Сефрении, посылать ее в Дэмос было в некотором роде жестоко.

— Кто может познать мысли богов? — вздохнула Ксанетия, устало проводя ладонью по глазам.

— Тебе нехорошо? — спросил Келтэн. В его голосе звучала явная озабоченность.

— Я слегка утомилась, сэр рыцарь, — призналась она. — Разум Сефрении был смятен, когда погружалась я в глубины ее памяти, и с немалым трудом удалось мне извлечь оттуда нечто последовательное.

— Стало быть, анара, так и действует твой дар? — с любопытством спросил Сарабиан. — Ты берешь чей-то разум и глотаешь его целиком?

— Сравнение сие неточно, Сарабиан Тамульский, — с легким упреком заметила она.

— Извини, анара. Я взял его с потолка. Собственно, я хотел спросить вот что: поглощаешь ли ты единым прикосновением все содержимое мыслей и памяти того, к кому прикоснулась?

— Приблизительно так.

— И сколько же чужих разумов ты вот так поглотила? — осведомился Телэн.

— Почти тысячу, юный господин, — пожала плечами дэльфийка.

— Где же ты нашла для них столько места? — Телэн в некотором замешательстве огляделся. — Я, кажется, неправильно выразился? Я хотел спросить, не слишком ли тесно у тебя в голове.

— Разум не имеет пределов, юный господин.

— Твой, анара — возможно, — усмехнулся Келтэн. — У моего разума пределов полным-полно — я в этом давно уже убедился.

— Что сейчас творится с Сефренией? — обеспокоенно спросил Вэнион у Ксанетии.

— Она тяжко страдает, — вздохнула дэльфийка. — Предательство Заласты поразило ее в самое сердце, а к тому же ошибочно верит она, будто все вы оставили ее, и сие сломило ее дух.

— Я пойду к ней! — Вэнион стремительно встал.

— Нет, мой лорд, — сказал Келтэн. — Это не самая удачная идея. Ты ей слишком близок, и твое появление только ухудшит дело. Почему бы тебе не пропустить вперед меня?

— Идти должен я, Келтэн.

— Нет, если только не для того, чтобы заставить ее страдать еще сильнее. Именно сейчас Сефрении нужно знать, что мы по-прежнему любим ее, а значит, к ней должен пойти человек пылкий и не слишком умный. Это я — если вы еще не заметили.

— Прекрати! — вспыхнула Алиэн. — Я не позволю тебе говорить о себе такое!.. — Тут она осознала, что они не одни, и опустила глаза, залившись румянцем смущения.

— А ведь он, пожалуй, прав, Вэнион, — серьезно сказала Элана. — У сэра Келтэна есть свои недостатки, однако он прямолинеен и честен. Сефрения знает, что ему неведома хитрость. Он для этого слишком…

— Туп? — подсказал Келтэн.

— Я бы предпочла не использовать этого слова.

— Но оно меня вовсе не задевает, моя королева. Моя служба не в том, чтобы думать, а в том, чтобы выполнять приказы. Стоит мне начать размышлять, и я попадаю в передрягу, а потому я научился обходиться без размышлений. Я просто полагаюсь на свои чувства. Они не так уж часто заводят меня на неверный путь. Сефрения знает меня и знает, что я не сумел бы ее обмануть, даже если бы попытался.

— Это называется искренность, друг мой, — улыбнулся Спархок.

— Слово не хуже всякого другого, — пожал плечами Келтэн. — Я просто ввалюсь в ее комнату и сокрушу ее своей искренностью. От этого ей наверняка полегчает.

— Сефрения, это я, Келтэн. Отопри дверь.

— Уходи. — Голос ее звучал глухо.

— Это важно.

— Оставь меня в покое.

Келтэн вздохнул. Стало быть, сегодня один из тех дней.

— Пожалуйста, матушка, — сделал он еще одну попытку.

— Убирайся.

— Если ты не откроешь дверь, я применю магию.