Стивен Браст - Приключения Виконта Адриланки

Для чего в точности они собрались вокруг статуи — то ли собираясь отправиться в набег, то ли только что вернувшись из набега, а может быть это был один из языческих ритуалов — мы не можем сказать; но, собравшись, они сначала уставились на дым, а затем на высокого незнакомца, который совершенно хладнокровно вьехал прямо в середину толпы и сказал, — Я Маролан. Несколько лет назад вы устроили набег на Черную Часовню, чтобы найти меня.

Он спрыгнул с жеребца, стукнул его по крупу, заставив уйти подальше, вынул меч и холодно заявил. — Я здесь.

Относительно того, что случилось потом, мы можем сказать только то, что любой Дзурлорд, который был бы способен стать свидетелем этих событий, безусловно тут же наполнился завистью, смешанной, насколько мы можем себе предствить, с некоторым невольным почтением. Сколько из того, что последовало, было сделано Мароланом, а сколько его мечом? Впоследствии сам Маролан не раз задавал себе этот вопрос.

И, по меньшей мере, большая часть всего этого была сделана мечом, и он делал это быстро, намного быстрее, чем Маролан мог представить себе. Казалось, что меч подпрыгивает в его руке, и, более того, Маролану даже казалось, что каждый следующий удар был быстрее предыдущего. Может показаться, что меч сам решал, куда бить; тем не менее это было не так, Маролан совершенно четко все видел и сам принимал решения. Если многие мастера меча часто говорят о том, что ощущают меч продолжением своей руки, то Маролану казалось, что это загадочное оружие было продолжением его мысли. То есть не успевал он заметить кого-нибудь, пытающегося вонзить в него меч и подумать, что было бы совсем неплохо снести голову с плеч этого индивидуума прежде, чем тот успеет ударить — и это немедленно происходило. Потом он мог увидеть, что, судя по положению меча, волшебный клинок мог бы вонзиться в грудь другого язычника, и опять действие чуть ли не опережало мысль. Сколько же сделал Маролан, а сколько меч? Ни тогда, ни потом он так и смог по-настоящему ответить на этот вопрос.

Для нас, однако, это не так-то важно. Важно другое: Маролан не чувствовал ни капли усталости; напротив, он чувствовал себя так, как если бы мог сражаться вечно — и опять никто не знает, происходило ли это благодаря качествам его «черного посоха», или благодаря помощи богини, которой он посвящал каждого убитого, а может быть и благодаря каким-то особенностям его личности.

В некотором отношении это было похоже на его самое первое сражение, но на этот раз вместо жестокой горячки боя его сердце наполнял холодный гнев. За первые несколько секунд он прошел через врагов примерно так, как если во время шествия по узкой улице ему надо было протиснуться через плотную толпу, не давая себя коснуться; но только за ним осталось шесть или семь Восточников, простертых на земле.

— Ваш бог любит кровь, да? — сказал Маролан низким сдержанным голосом, который, однако, можно было ясно улышать во внезапно наступившей тишине. — Дадим ему ее, и побольше.

Когда они что-то сообразили и собирались кинуться на него всей толпой, он вытянул вперед левую руку и, почти не сознавая, что делает, выкрикнул заклинание, после которого из каждого пальца его руки вырвался яростный луч красного света, более быстрый, чем удар йенди и намного более смертельный; с громким криком на землю упало шестеро или семеро врагов, прямо там, где стояли, причем они даже не упали в сторону или назад, а именно осели без движения и без искорки жизни, как если бы были мертвы за несколько минут до того, как рапростерлись на земле.

Было ли это вполне достаточно для того, чтобы заставить этих варваров (а мы должны, увы, признаться в том, что ничего не знаем об этом народе, и вынуждены использовать определение Маролана) разбежаться, мы не знаем, но шансов на победу у них не было: Маролан перехватил меч обеими руками и бросился на самую большую группу, размахивая своим мечом, ударяя слева, справа, сверху и снизу, вперед и назад, и остановился только тогда, когда враги со всех ног побежали в разные стороны.

Вместо того, чтобы охотиться за ними, Маролан крикнул — Богине Демонов! — и, как и раньше, без всяких видимых усилий заставил каждое здание в этой деревушке развалиться и вспыхнуть — крики, послышавшиеся оттуда, доказали, что, по меньшей мере, в некоторых из них кто-то был.

После всего этого Маролан остался один в центре того, что несколько минут назад было деревней — один, за исключением идола Три'нагора. Он повернулся к нему и, медленно и осторожно, пошел вперед, поудобнее перехватив свой меч, с которого на грязную мостовую все еще капала кровь.

Начало Битвы у Адриланки прошло в полном соответсвии с планом — то есть с планом Каны. Главнокомандующая мгновенно ответила на атаку — она разрешила фаланге копьеносцев отступить, и, почти одновременно, на ее передовые отряды обрушились удары с флангов, причем прежде, чем ее медленно отступающая фаланга успела добраться до укреплений — и, как должно быть понятным читателю, это произошло как на Хартрской Дороге, так и на Нижней Дороге Кейрона. Волшебникам она приказала не высовываться — быть может выполнять маленькие заклинания там и здесь, но ничего разрушительного.

Была две причины для такого странного приказа: Во-первых, она надеялась, что войска врага соберутся вместе и тогда, в случае удачи, волшебникам удастся уничтожить полк врагов или даже больше. Во-вторых, она была убеждена (и, как выяснилось впоследствии, была совершенно права), что у Каны есть что-то «под плащом», и она не хотела, чтобы ее волшебники полностью выложились прежде, чем она узнает, что это такое и нельзя ли его отразить при помощи волшебства (хотя, как также выяснилось впоследствии, это было невозможно).

Битва на Нижней Дороге Кейрона разгорелась примерно в четверти мили от только что построенных крепостей; на Старой Западной Дороге — в полумиле. В обеих случаях Имперские войска были вынуждены медленно и неохотно пятиться назад, уступая как жестокому натиску армии Каны, так и тому неоспоримому мастерству, с которым Брор и Изаак развернули свои силы.

Сама Сетра Лавоуд не видела ни одного из развернувшихся сражений, а, скорее, держала руку на пульсе своих сил при помощи небольшой команды адептов, которые непрерывно сообщали ей о происходящем. При их помощи она представляла себе разворачивающуюся битву, обдумывала, анализировала и ждала.

Так продолжалось примерно двадцать или двадцать пять минут, что может показаться очень коротким промежутком времени, но, на самом деле, было очень, очень долгим временем для тех, кто сражался в генеральном сражении, с его яростной борьбой, со странными видениями, иногда более ясными, чем действительность, а иногда понятными не больше, чем расплывшиеся пятна. Но над всем царствуют звуки. Читатель, которому никогда не приходилось находится рядом со сражением (или как, по менению автора, можно уверенно сказать: которому повезло избежать находиться рядом со сражением) не может себе даже отдаленно представить, что такое грохот боя. Удары стали о сталь, яростные крики тех, кто подбадривает сам себя в горячке боя или стоны умирающих от ран, весь этот шум можно услышать на намного более далеком расстоянии, чем можно себе вообразить.