Александр Михайловский - Храм Вечного Огня [СИ]

Когда мы с папой спешились перед зданием штаба, то не увидели у входа даже обычной пары стоящих на часах копейщиков (один из впавших в жажду деятельности офицеров услал их куда-то по своим делам), поэтому мы и часть нашей охраны беспрепятственно прошли в здание штаба. Правда, перед этим я проверила, насколько легко под плащом извлекаются из кобур мои пистолеты, ибо в тесных и узких коридорах толку от них должно быть гораздо больше, чем от меча, которым я теперь тоже владею на уровне очень опытных бойцов. Лязг подкованных сапог и звон шпор нашей охраны, решительное лицо и красная магистерская полоса на плаще моего папы, которая приравнивала его к обергруппенфюрерам (генералам родов войск), придавала нашей процессии ощущение какой-то надежности и стабильности. Вот одна из дверей с глухим стуком распахнулась, и прямо перед нами в коридор выскочил какой-то офицер. Не глядя на нас, он побежал прочь по длинной гулкой галерее.

– Гауптштурмфюрер, – тоном большого начальника рявкнул папа, – немедленно ко мне!

Офицер затормозил, как конь, сразу всеми четырьмя копытами; обернулся, и, увидев папу, застыл перед нами обреченным сусликом.

– Подойдите поближе, представьтесь и доложите обстановку! – скомандовал папа, – и не бойтесь меня – я не кусаюсь.

– Гауптштурмфюрер Макс Крюгер, герр магистр, – уныло представился офицер, – помощник начальника секции планирования в оперативном отделе. Обстановка такова. Командующий и все старшие офицеры находились в главном храме, и никаких известий от них не имеется. В штабе творится хаос, некоторые офицеры сошли с ума или впали в детство, другие просто умерли на месте. Есть такие, что отдают подчиненным бессмысленные указания, тут же отменяют их и отдают другие указания – не менее бессмысленные. Есть такие офицеры, которые вообще ничего не предпринимают, сидят и смотрят прямо перед собой. Мой начальник секции тоже сошел с ума и заблевал весь свой кабинет. Герр магистр, я не знаю, что сейчас происходит и что мне теперь делать…

Видимо, данный персонаж полностью расклеился – да и что с него взять, со штабной крысы – наверное, он ни разу не видел настоящего боя, не слышал свиста амазонских стрел и лязга сталкивающихся в схватке мечей.

– Молчать, гауптштурмфюрер, – рявкнул папа, – разнюнились как баба, а еще офицер СС. Все, кто находился в главном храме на жертвоприношении, гарантировано погибли. Уничтожен и сам херр Тойфель, так что теперь нам надо будет научиться обходиться без его помощи. Поэтому, как единственный оставшийся в живых магистр Ордена и единственный уцелевший старший командир, я подчиняю себе панцергренадерский корпус и объявляю Адольфбург на осадном положении. Идите и сообщите всем, что через четверть часа в кабинете командира корпуса я собираю совещание, на которое должны прийти по одному самому старшему офицеру от каждого отдела. Кругом, гауптштурмфюрер, шагом марш!

Развернулся и пошел как миленький, даже не оглядываясь. Мой папа, если захочет, может быть очень грозным и внушительным – в смысле внушающим доверие. Некоторые подчиненные боятся его до икоты, а некоторые обожают как родного отца. Это смотря кто на каком счету находится. И пусть медики при херре Тойфеле не были в особом почете, но папе удавалось поддерживать свое реноме на довольно высоком уровне.

Прежде чем мы сумели попасть в кабинет командующего, нам пришлось преодолеть еще одно препятствие. Адъютант командующего штурмбанфюрер Карл Функ (который сошел с ума не полностью, а лишь заработал себе манию преследования) мобилизовал всех, до кого смог дотянуться, на оборону начальственного кабинета. При этом на него не действовал ни авторитет папиного звания, ни уговоры, ни прямой приказ. Единственно, что хорошо – так это то, что прочие участники этого спектакля (в основном писаря и совсем юные унтерштурмфюреры, и в том числе несколько девиц, которых их высокопоставленные родители постарались уберечь от службы на границе) совсем не горели желанием броситься на папиных латников с личными кинжалами и канцелярскими принадлежностями наперевес. То ли их смущала магистерская полоса на плаще у папы, то ли обнаженные боевые мечи в руках наших охранников.

При этом штурмбанфюрер Функ подпрыгивал на месте, как молодой козел, вопя:

– Вперед, проклятые бараны, заколите кинжалами этих чужаков, или я сам проткну вас своим мечом!

Увидев, что переговоры бесполезны, а безумец скоро перейдет от слов к делу, я выхватила из набедренной кобуры «Федоров» и залепила этому Функу пулю прямо в лоб. Сухой треск выстрела в узком коридоре прозвучал, будто небесный гром – и Карл Функ рухнул навзничь, отбросив в сторону свою железяку, которой он только что так нелепо размахивал. Не успела я убрать свое оружие обратно в кобуру, как все воинство штурмбанфюрера Функа побросало на пол свои бесполезные кинжалы и выстроилось вдоль стены с поднятыми дрожащими лапками. И зла я на них за это дурацкое нападение, и в то же время мне их жалко – ведь их головы были заморочены херром Тойфелем, а сами они еще не видели настоящей жизни, в которой отсутствует каждодневный гложущий ужас от его присутствия в сознании.

– Отставить! – рявкнул папа, увидев поднятые руки. – Поднимите свое оружие с пола и немедленно отправляйтесь по рабочим местам. Немедленно, я сказал!

Два раза папе повторять не потребовалось, штабные клерки подобрали свои дешевые кинжальчики, пригодные только для очинки карандашей и нарезки колбасы, и поплелись по своим рабочим местам. При этом одна долговязая и белобрысая девица в больших роговых очках – страшная, будто ее папой был сам херр Тойфель – вместе с нами потащилась в кабинет командующего корпусом. Как оказалось, она являлась помощницей штурмбанфюрера Функа, и теперь по причине его смерти ей вменялось в обязанность сидеть в генеральской приемной и иметь дело с посетителями. Сначала меня шокировало, что такое страшное угробище будет сидеть в приемной у моего папы, а потом я пожала плечами и успокоилась. Девица, которую, как оказалось, звали Урсулой, прекрасно разбиралась в том нагромождении бумаг, которое сопутствовало должности командира корпуса, и к тому же прекрасно помнила в лицо и по именам всех офицеров, служивших в штабе корпуса и расположенном тут же штабе дивизии. Прямо не клерк, а ходячий раухер, как называла такие приборы гауптман Волконски.

Короче, едва только папа успел обосноваться в кабинете покойного командующего корпуса, вызвать к себе наряд и приказать, чтобы из кабинета убрали мусор от алтаря, рассыпавшегося после смерти херра Тойфеля, вынесли и спрятали портреты Гитлера, (которого херр Тойфель считал одним из своих родителей), и последнего Великого магистра, как к нему один за другим потянулись посетители, прослышавшие, что в штабе панцергренадерского корпуса (а значит, и во всей столице) снова есть начальство, власть, орднунг – то есть то, что дорого каждому честному тевтону.