Ник Перумов - Кольцо тьмы. Трилогия

Голос горбуна едва заметно дрогнул.

— Что вам в бессмысленном убийстве? Мстить за свое королевство вы можете и дальше. Я выпускаю вас с оружием. Подумайте!

— А что будет нам порукой за твои слова? — прищурился Эофар.

— Я сам, — просто ответил Санделло. — Я пойду с вами, безоружный и сняв доспехи. Вы сможете убить меня, как только в вас полетит первая стрела.

Фолко покосился на ряды роханцев. На лицах воинов он прочел явственное желание жить — тем более сильное, что минуту назад они были готовы сложить головы и уже попрощались с жизнью.

— Погодите! — срываясь на крик, из задних рядов появился, растолкав других, высокий воин с несколькими свежими сабельными ранами на лице. — Если эта четверка так ценна для них — нельзя их выпускать ни в коем случае! Этот безумец может и разменять свою жизнь на все наши — когда мы выйдем из укрытия. Убьем их! Убьем его! Поляжем все, но и они пусть кровью умоются! Рохана нет, что наша жизнь без него?!

Фолко немного знал говорившего. Если у других была надежда, что их близкие укрылись в горных крепостях, то этот сам похоронил отца, мать, жену и троих детей — все полегли после битвы на Исенской Дуге, когда дунландцы дорвались до лагерей. Человек повредился в уме от горя; однако подобных ему, лишившихся всего и живших лишь одним — навредить врагу как можно больше и с честью покончить счеты с жизнью, — было немало.

— Ты, воин, конечно, можешь убить меня и пленников, — бледнея, ответил горбун, и Фолко мог только гадать, что заставило побледнеть неустрашимого мечника. — Но я скажу вам больше. Я дам вам не просто пропуск — я покажу свободную дорогу к вашим. Там, на юге, — Санделло махнул рукой, указывая направление, — у нас тридцать тысяч гондорского войска на плечах. Идите к нему. Оставьте пленников и идите. Я готов остаться вашим заложником.

По рядам роханцев прокатился многоголосый взволнованный гул. Им дарили жизнь — но за что? Почему так важны эти четверо? Быть может, они знают нечто такое, перед чем все триста их жизней — ничто, песчинка?

— Мы принимаем твои условия! — крикнул Эофар, и роханский отряд взорвался криками.

Далеко не все кричали от радости, но несогласных было меньшинство.

— Марка все равно возродится! — надсаживаясь, крикнул своим Эоден. — Ей понадобится каждая жизнь. Вы будете нужны Эод-рейду, когда он поднимет королевское знамя. Пусть эти четверо уходят.

«И уносят с собой место сбора остатков роханской армии», — добавил про себя Фолко.

Хотя хоббит страстно хотел жить, его грызло сознание, что они упускают нечто необычайно важное, — но что он мог сделать?

Пленников вытолкнули вперед. Санделло медленно поднял на них взор — и хоббит мог поклясться, что взгляд беспощадного мечника странно потеплел. Горбун неторопливо стянул плащ, сбросил кольчугу, развязал узлы на поножах. Бросил на траву меч, кинжал, еще один кинжал, покороче, вытащил из-за голенища.

— Готово, — сказал он. — Можете обыскать.

Торин молча вышел вперед. Руки гнома промяли каждый шов на одежде Санделло.

— А я скажу вам вот что! — вдруг загремел Торин. — Я пойду с ним в последнем ряду наших. Мой доспех вашим стрелам не по зубам! Так что шелохнитесь только, и я раскрою этому, — он ткнул в Санделло, — голову до самого живота! И еще вы дадите нам коней! Сотню! Ну же!

— Дайте им, что они просят! — крикнул Санделло, поворачиваясь к своим. — А вы исполните свою часть, — обратился он к роханским сотникам.

Эофар и Эоден подтолкнули пленников. Те поспешили убраться восвояси, лишь Олвэн на миг задержался возле Санделло, обменявшись с ним взглядами. Горбун едва заметно покивал юноше, и Фолко был более чем уверен, что в этот миг горбун улыбался самой теплой и сердечной улыбкой, какую когда-либо случалось видеть хоббиту.

Роханцы готовились к походу. Спустя короткое время истерлинги пригнали обещанных лошадей. Санделло, по-прежнему безоружный и со связанными руками — предусмотрительный Торин постарался, — тоже сел в седло, подсаженный гномом. Торин опустил на лицо глухое забрало и поехал вплотную с конем Санделло. Обнаженный кинжал был приставлен к горлу горбуна — однако тот сидел спокойно, словно среди своих.

— А он действительно важная птица? — шепотом осведомился Эофар у хоббита. — А то не ровен час...

—Он правая рука Олмера... точнее, и правая, и левая вместе...

Отряд шел всю ночь, забыв об усталости. Наутро с ликующими криками они увидели крупный отряд и знамена с Белым Древом. Санделло сдержал слово.

Мощно, гордо, попирая десятками тысяч копыт избитую до мельчайшей пыли степную дорогу, шло на север гондорское войско. Хоббит узнал, что битва в Анориэне принесла победу Этчелиону, доставив ему и заслуженную славу великого полководца. Атлис тотчас отыскал великое множество друзей и приятелей, в том числе и из дружинников герцога. От них друзья узнали последние новости.

— Они полезли в Анориэн, прямиком на Кайр Андрос, и вторглись в Северный Итилиэн, — вернувшись, рассказывал гондорец. — Кайр Андрос уперся — там, если помните, и стены не низки, и войска вдоволь, но напавшие — вовсе неведомые восточные люди — его и не штурмовали. Не штурмовали, но и не уходили, держали гарнизон острова, не давали снять оттуда полки... А вот в Северном Итилиэне война пошла вовсю. Мои друзья порубежники — великие мастера лесной войны, но нашелся кое-кто и поискуснее. Наших теснили, теснили, пока не оттерли аж до рубежа Осгилиатской дороги. Там пришли подкрепления из Минас-Тирита, враг встал. Анориэн они сперва тоже заняли — там болот много, коннице как следует не развернуться, но, когда герцог собрал всех своих, дело пошло на лад. Однако на юге... харадримов мы с трудом задержали на Поросе. Они потеряли многих, очень многих, но Харад всегда славился многолюдством, а его воины — презрением к смерти... Летописцы сочли, что на нас навалилась сила, не меньшая, чем в дни Войны за Кольцо! А потом дошли вести о разгроме роханцев... И тогда герцог уговорил короля атаковать врагов в Анориэне. Истерлинги плохо сражаются ночью, и герцог окружил их лагеря своей дружиной, так что даже лесная ночная тварь и та ничего не заметила. Дружинники подняли шум. Началась паника... Короче, мы разбили их в пух и прах — но только правофланговый отряд врага, напавший на Гондор. Остальные пока целехоньки. Все решится здесь.

«Решится... Решится...» — стучалась в виски хоббита навязчивая мысль.

Да, решится. И, действительно, именно здесь. И король Гондора, даром что отмахивался от предупреждений и не хотел верить в надвигающуюся угрозу, поняв наконец, что к чему, оставил столицу и кинулся вослед Олмеру... Судьба Запада решится здесь, на равнинах Минхириата, — у армий Заката это последний шанс. Какая жалость, что нет хирда! Почему Наместник Арнора не взял с собой гномов? И почему не послано в Морию? Сейчас, когда вторгшиеся оказались меж двух огней — надвигающейся с севера арнорской многотысячной дружиной Наместника и идущей с юга гондорской армией? А ведь есть еще сжимающаяся для удара роханская конница — после двух поражений от нее осталась только половина, но она есть, и всадники будут биться как бешеные... От волнения у хоббита пересохло в горле: такой шанс покончить с Вождем! Неужели он мог так опрометчиво поручить блокаду Минас-Тирита каким-то вспомогательным отрядам, нерасчетливо уверовав в их непобедимость? Чутье подсказывало хоббиту, что здесь что-то не так. Олмер никогда не совершал грубых ошибок. Вождь просчитывал каждый свой шаг, прекрасно предугадывая все действия своих врагов, легко отражая их удары. Не мог он не предвидеть возможность поражения в Анориэне! А если так — значит, разработал какой-то план и на этот случай. И Фолко вдруг подумал: а так ли это хорошо, что гондорцы проломились аж до самой Тарбадской Переправы? Не рассчитывал ли Вождь именно на это, полагая одним махом, в открытом бою покончить с последними своими врагами? Не по себе становилось от таких мыслей...