Хэйди Хэйлиг - Навсе…где?

– Насколько я понимаю, ты нашел правильный способ отвлечь ее внимание.

– Это было необходимо, поверьте. А вы что, ревнуете?

– Нет! – воскликнула я – возможно, с излишней горячностью. Не знаю почему, но именно в этот момент в памяти всплыла арабская мудрость: «Ревность – это не что иное, как страх быть брошенным». – Нет, я не ревную. Я просто… В общем, ревность тут ни при чем.

– Что ж, хорошо. – Он чуть прикусил губу, но тень улыбки все же скользнула по его лицу.

Мы еще долго стояли на палубе, прислушиваясь к мерному плеску волн. Кашмир, казалось, ждал от меня каких-то слов, но я молчала, будучи просто не в состоянии говорить.

– Спокойной ночи, амира , – сказал наконец он и направился в свою каюту.

Я сбросила с плеч платок, стряхнула туфли и рухнула в свой гамак.

Может, я была слишком эгоистичной? Я не помнила, не могла помнить свою мать, но хорошо знала и любила свою жизнь, в которой не было ее, но были море, корабль, мифы, карты… и Кашмир. Боль, которую я чувствовала при мысли, что могу потерять его, дала мне некоторое представление о том, что ощущал отец.

А если бы я научилась Навигации? В этом случае я могла бы забыть об отце, о его попытках вернуться в прошлое. Я могла бы почувствовать себя свободной. Ценой, которую требовалось заплатить за эту свободу, являлась королевская казна.

Я зарылась лицом в подушку. В одном Кашмир точно был прав: мы жили отнюдь не в сказке.

УТРЕННЮЮ ВАХТУ ДОЛЖНА БЫЛА СТОЯТЬ Я, но сквозь сон едва расслышала крики каладриуса, требовавшего кусок бисквита. Когда в восемь часов Ротгут пришел меня будить, я крепко спала. Я испытала к нему благодарность, когда он растолкал меня, потому что видела во сне кошмар. Я стояла перед зеркалом и смотрела на собственное отражение. При этом глаза у него были не карие, как у меня, а черные. Они казались двумя бездонными колодцами, и взгляд этих страшных глаз, казалось, проникал в глубь моей души.

Проснувшись, я еще какое-то время пребывала в состоянии какой-то одури, слыша каждый звук, но оставаясь неподвижной. Только когда лучи солнца проникли под мои веки, я окончательно пришла в себя и выскочила из гамака. В ту же секунду я почувствовала под ногой что-то холодное и скользкое.

– Ой!

Посмотрев на палубу, я увидела лежащую в тени моего гамака рыбу с серебристой, покрытой полосами чешуей. Размером она была с мою ладонь. Ее глаза еще не потеряли опалового оттенка, из чего можно было сделать вывод, что рыбу вытащили из воды примерно час назад. Единственным заметным повреждением на ней, кроме вмятины от моей пятки, были две небольшие ранки на голове за линией глаз. Увидев их, я поняла, что это Сваг решил преподнести мне подарок.

Ротгут, услышав мой испуганный возглас, оглянулся через плечо. Стоя на шканцах с удочкой в руках, он забрасывал в воду крючок с наживкой.

– Сегодня на борту только мы двое, – сообщил он. – Красивое платье.

Сунув руку за спину, я ощупала розовый бант. За время моего сна он помялся и потерял форму.

– Мы двое? У нас что, будет двое вахтенных?

– Вообще-то капитан просил меня приглядеть за тобой, – со смущенным видом произнес Ротгут. – Он не хочет, чтобы ты покидала корабль.

– Понятно. И что ты будешь делать, если я все-таки попробую уйти?

– На сей счет у меня никаких указаний нет. Просто не делай этого, и все – если не хочешь, чтобы он на меня разозлился.

Я недовольно вздохнула, но планов сходить на берег у меня не было – по крайней мере, пока.

– Как рыбалка?

– Не очень, – ухмыльнулся Ротгут. Заглянув в ведро, стоявшее у его ног, я не увидела там ничего, кроме морской воды, и швырнула в него полосатую рыбину.

– Вот, держи. Она почти не поврежденная.

– Ух ты. Спасибо. – Ротгут вытащил леску из воды, чтобы проверить наживку – на крючке ничего не оказалось. Он насадил на него свежую креветку. – Однажды я убежал из дома.

– Что?

– Я говорю, как-то раз я дал деру из дома. Строго говоря, можно считать, что я до сих пор в бегах, поскольку обратно я так и не вернулся. Ты хочешь обучиться Навигации, чтобы проделать нечто подобное? Если так, значит, ты скоро нас покинешь.

Сказав это, Ротгут снова забросил удочку.

– Не пытайся заставить меня чувствовать себя виноватой, – сказала я, опершись на поручни.

– Я и не пытаюсь. Но если так, это означает, что однажды ты с нами расстанешься, и мы больше никогда тебя не увидим.

– Но ты же только что сказал, что сам сделал примерно то же самое.

– Это не значит, что я не сожалею об этом. Но так уж устроена жизнь. Люди совершают ошибки, о которых сожалеют в старости, когда ничего уже нельзя исправить.

– Тебя этому научили в твоем монастыре?

– Нет. Я понял это, когда покинул его. Сложность в том, что, уйдя, человек уже не может вернуться. А ты – в особенности. – Ротгут еще раз проверил наживку – ее опять съели. – Только сначала тебе следовало бы разобраться, от чего ты хочешь убежать и куда стремишься.

– Стремлюсь? К чему стремлюсь?

– Это уж тебе лучше знать, – усмехнулся Ротгут.

– Если хочешь знать, я пока ничего еще не решила! – с раздражением бросила я.

– Что ж, ладно. Когда решишь, дай мне шанс попрощаться с тобой прежде, чем исчезнешь. – И он снова забросил крючок с наживкой в воду.

Мне стало жарко на солнцепеке, и я спустилась вниз, переодеться. В каюте было душно. Я с удовольствием стащила с себя шелковое платье и облачилась в привычную хлопчатобумажную рубашку и брюки.

Опять поднявшись на палубу, я огляделась. За рифами неутомимо скользили по волнам покрытые бронзовым загаром серферы. Солнечные лучи дробились о поверхность океана и превращались в ослепительные блики. Я стала вспоминать события вчерашнего дня. Разумеется, впечатление от всего случившегося осталось тягостное. Однако выбор, перед которым я стояла, при свете дня не стал легче.

Хотя Блэйк вполне мог привести в исполнение свою угрозу и выдать нас властям, искушение помочь отцу осуществить его замысел было сильным. Нельзя исключать и того, что Харт-младший уже сообщил о том, что группа иностранцев затевает нечто противозаконное. В каком-то смысле мне было бы даже легче, если бы я осознавала, что выбора нет…

Оправдать мои мысли было нетрудно. Я читала книги по истории и знала, что монархия уже переживает упадок. Многое на островах принадлежало иностранцам. Даже Блэйк признал, что Гавайское королевство исчезает, уходит в небытие. Вероятно, историческая миссия экипажа «Искушения» в том и состояла, чтобы обокрасть королевскую казну. Более того, это событие вполне могло быть предопределено. А если так, кто и в чем обвинит меня?

Впрочем, я знала кто. Как только я подумала об этом человеке, с пристани раздался знакомый голос: