Рэйда Линн - Волчье время

— Что с Криксом? — первым делом спросил он.

— Он тоже арестован.

Сенешаль издал короткий, лающий смешок — похоже, рана не давала ему рассмеяться в полный голос.

— Проклятье… я надеялся, что хоть его они не тронут…

— Дайте-ка я взгляну на вашу рану, — сказала Ингритт, придвигая к узкой койке сенешаля табурет и осторожно поднимая заскорузлый от засохшей крови подол его рубашки. Ткань успела намертво присохнуть к ране, так что Ингритт, взяв стоявшую у изголовья кружку, начала терпеливо смачивать ее водой.

— Вы знаете, за что вас обвинили в государственной измене?

— За то, что я болван. Я не учел, что человек, подобный Уриенсу, не способен спать спокойно, пока не будет знать все, что делают его враги. С кем они видятся, о чем беседуют, насколько долго сидят в нужнике… Готов поспорить, этот замок нашпигован тайными ходами и слуховыми отдушинами, как пирог — изюмом. Мне следовало бы понять, что этот негодяй за мной шпионит… что он ждет любой возможности, чтобы изобразить меня изменником. Уверен, он обгадился от счастья, когда подслушал наш последний разговор с дан-Энриксом… тут же помчался доносить, что мы готовим государственный переворот. Даже не верится, что после этого они еще прислали мне врача.

Ингритт нахмурилась. Голос сенешаля звучал насмешливо и даже бодро, но мучившая его отдышка и поверхностное, частое дыхание ей совершенно не понравились — как и тот факт, что от такого незначительного усилия, как поддержания беседы, лицо сенешаля побледнело, а на лбу проступил пот. Как и следовало ожидать, пульс у Атрейна оказался слабым и прерывистым.

— Дышать больно?.. — уточнила Ингритт, уже догадываясь об ответе.

— Только если делаю глубокий вдох… Но к этому легко приноровиться. У меня бывали раны и похуже этой.

«Это вряд ли…» — возразила Ингритт про себя. Сейчас она почти жалела, что с таким упорством добивалась права осмотреть Атрейна. Лучше бы подобной раной занялся кто-нибудь вроде Алинарда. Тогда у Атрейна было бы гораздо больше шансов уцелеть.

Сенешаль взглянул на Ингритт — и внезапно усмехнулся.

— Да не делай ты такое скорбное лицо… Если ты размышляешь, как сказать, что мне проткнули легкое, то не волнуйся — я и сам об этом знаю.

— У меня не очень много опыта в лечении подобных ран, — призналась Ингритт. — Но я сделаю все, что будет в моих силах.

Сенешаль беззвучно рассмеялся.

— Брось. Сколько людей с подобной раной выживают? Например, из десяти?..

Ингритт отвела взгляд.

— Примерно трое.

— Звучит лучше, чем «один». Надеюсь, если я умру, мои ребята сбросят Уриенса с крыши этой самой башни.

Дан-Энрикса разбудил скрежет отпираемой двери. Крикс далеко не сразу вспомнил, что находится не в Ландес-Баэлинде, а в тюрьме. Правда, камера, в которой его заперли, была холодной, а постель — жесткой, но по сути она мало отличалась от большинства помещений в Руденбруке. Меченый уже не помнил, когда он в последний раз раздевался перед сном, а на сей раз он вообще улегся прямо в сапогах — все равно тонкий войлочный матрас, служивший заключенному постелью, не выглядел особенно чистым. В спину тянуло леденящим холодом от каменной стены, а плащ, наброшенный на плечи вместо одеяла, оказался слишком тонким, но это не помешало Криксу сразу же заснуть — за день он прошагал, должно быть, полных десять стае, нарезая бесконечные круги по своей камере.

Открыв глаза, дан-Энрикс обнаружил на пороге Уриенса в темной меховой накидке и маячившего рядом с ним огромного гвардейца. Меченый отбросил плащ и спустил ноги с лежака.

— Добрый вечер, — сказал он, даже не пытаясь скрыть своего удивления.

— Сейчас два часа ночи, — сухо отозвался Уриенс. — К сожалению, вопрос, с которым я пришел, не терпит отлагательства.

Он посторонился, позволяя двум гвардейцам внести в камеру приземистое кресло, которые те установили посередине комнаты. Наместник опустился в кресло, а гвардейцы вышли, оставив рядом с Уриенсом только его охранника.

— Вы не боитесь посвящать в наш разговор кого-то постороннего? — спросил дан-Энрикс, покосившись на гвардейца. Уриенс даже не потрудился обернуться.

— Он глухонемой.

— Понятно. В таком случае, вы, вероятно, не откажетесь ответить на один вопрос.

— Какой?

— Вы в самом деле верите, что мы с Атрейном замышляли государственный переворот?

— Вы, может быть, и нет, но сенешаль — определенно да. До того, как он покинул Руденбрук, он без конца расспрашивал людей, нарочно посылал за теми, кто когда-то воевал в Древесном городе. Помимо прочего, он спрашивал о том, как выглядела жена Тэрина. Самому ему такая информация без надобности — он знал королеву Амариллис лично. Значит, он хотел убедиться в том, что еще существуют люди, которые помнят ее и могут подтвердить, что она была смуглой, темноглазой и темноволосой. Это послужило бы ему на руку, если бы он вздумал объявить, что Истинный король — на самом деле вы.

— Расспрашивать людей — это не преступление. Я полагаю, что Атрейн просто хотел найти какие-нибудь подтверждения или опровержения своей догадке.

— Слово «догадка» подразумевает, что вы — действительно наследник Тэрина. Обсуждать вопрос в таком ключе — уже значило бы совершить измену. Для меня Истинный король — тот человек, которому я присягал на верность.

— Как и для меня, — заметил Крикс. Уриенс недоверчиво взглянул на Меченого, облизнул сухие губы и сказал:

— Тем лучше… Тогда вы наверняка поймете мою мысль. Если Атрейн умрет, его сторонники поднимут бунт. Если он выживет, то будет суд. Главный вопрос состоит в том, что Атрейн скажет на суде.

Меченый начал постепенно понимать, к чему клонил наместник. Если Атрейн объявит, что он выдал за наследника престола безымянного мальчишку, подходившего по внешности и возрасту, в стране начнется хаос. Еще пару дней назад дан-Энрикс поручился бы за то, что Атрейн никогда не сделает подобного — в конце концов, это бы значило своими руками разрушить все, чего они добились за последние два года. Но сейчас, когда сенешаль был ожесточен несправедливостью ареста и страдал от раны, это уже не казалось невозможным.

Больше всего Меченому хотелось сгрести Уриенса за опушенный беличьим мехом воротник и посоветовать ему самостоятельно расхлебывать ту кашу, которую он умудрился заварить.

— И что, по-вашему, он скажет?.. — спросил он, добавив про себя «после всего, что вы наделали». Уриенс сделал вид, что не понял истинного смысла его слов.

— Вы подразумеваете — кого он ненавидит больше, гвиннов или все-таки меня?.. По правде говоря, не знаю. Но я думаю, что вы способны повлиять на его выбор. Пусть Атрейн признается, что его раздражало то, что Истинный король больше не слушает его советов, и поэтому он попытался убедить вас в том, что после окончания войны вы бы могли воспользоваться поддержкой армии и сами сесть на трон. Вы подтвердите, что не согласились на подобный план, но в то же время не ответили решительным отказом. Вот и все. Признание Атрейна успокоит армию, а сам он получит возможность сохранить себе жизнь.