Билли-Боб Торрентон - Золотая рыбка в мутной воде [СИ]

— Ага, внучка говорила мне, что ты про станцию спрашивал.

— Приехали мы поездом, и дальше тоже по железному пути следовать собирались. Просто у них свое дело было, у меня — свое. А сойтись снова не получилось пока.

— Ясненько… Вот что, сынок. Ты лежи. Устал ты очень, сам не понимаешь — насколько. Куда ехали-то?

— В Терону.

— Ага… В столицу, значит… А куда в Тероне идти, знаешь? Я про то спрашиваю, сможешь ли ты без них туда добраться, без попутчиков своих. Другим поездом или еще как…

— Адрес знаю, только не бывал я в столице.

— Если адрес верный, то найдешь. А теперь отдыхай.

Матушка Галена поднимается и уходит, погасив лампу. Но, едва открыв дверь, снова ее закрывает:

— Это у тебя память отшибло, верно?

— У меня, — в темноте как-то легче признаваться. Она молчит, потом тихо говорит:

— Ладно, спи. Сейчас я все равно тебе ничего не скажу. Сама устала. Завтра поговорим… Имей в виду — я рано встаю.

Снова скрипят петли, негромко лязгает защелка. И наступает тишина. Глухая, вязкая. Но на душе почему-то спокойно. И даже… светло, что ли?

"Устал ты очень, сам не понимаешь — насколько". А ведь и правда, что-то быстро я иссяк сегодня. Всего-то подслушал разговор накануне, потом магией не пользовался. Даже поспал после этого, должен был восстановиться. И от Менера сытым ушел. То, что было на площади, серьезным боем не назвать. Ну, пробежал три квартала… или сколько. Так тоже вроде — не та нагрузка, чтобы очухиваться долго. Ладно, спать.

Я проваливаюсь в сон, успев запомнить странную картинку — нитку паутины, которая трепещет на фоне темных грозовых облаков, разрываемых молниями. И нитка эта одним концом зацепилась за мой палец, а куда уходит второй — не понять…

Просыпаюсь я на рассвете — и, наверное, от первого луча солнца, скользнувшего по краю крыши дома напротив. Потому что второй заставляет меня зажмуриться снова.

Я успел еще осознать, что со мной ничего нового не произошло — как лежал в своей одежде, накрытый старым одеялом, так и лежу — как послышался какой-то шум снаружи. Матушка Галена? Нет, шаги более легкие и быстрые.

Замечаю на столе свой арсенал, так и лежавший тут с вечера. Оба револьвера, нож в чехле, бумажник. Судя по степени пухлости, нетронутый. Ладно, потом проверю.

Дверь со скрипом открывается. Точно — в комнату входит давешняя девчушка. Ставит рядом с револьверами поднос, укрытый салфеткой, и тотчас выпархивает обратно, на мгновение задержавшись на пороге — заметила, что я открыл глаза:

— Доброе утро. Вы поешьте пока, бабушка скоро придет.

Ждать и правда приходится не слишком долго — я едва успеваю прикончить завтрак и прибрать со стола не слишком уместные на нем вещи. Матушка Галена располагается на стуле, я усаживаюсь на лежанке.

— Ну что, сынок, готов к разговору?

— Готов.

Повинуясь ее жестам, понятным без слов, снимаю куртку и укладываюсь обратно на лежанку, Галена подвигает стул поближе и начинает водить руками вокруг моей головы, что-то тихо бормоча. Я не понимаю ни слова в этом потоке звуков, льющихся почти без пауз. Но в том, что смысл в них есть, нет сомнения. Со мной что-то начинает происходить. Глаза закрываются сами собой, тело расслабляется. Давно так хорошо не было. Словно я снова на берегу того озера и только-только проснулся. Но я не там, и старушку знаю всего несколько часов — и мне немного не по себе. Наверное, лучше ей не мешать, но я все же оглядываю пространство вокруг себя вторым зрением. Верно, магиня она не из могучих, иначе обошлась бы без доброй дюжины артефактов непонятного пока назначения, похожих на хорошо отполированные округлые камни — одного размера, но разных цветов.

Галена продолжает проговаривать свою бесконечную абракадабру, ее руки плетут надо мной какой-то странный рисунок, в который врастают белесоватые нити. Нити тянутся от "камушков", а похожий на паутину рисунок, заполняясь новыми стежками, все больше напоминает собой кокон. Тускло-белый сначала, он постепенно наливается все более ярким свечением, и я переключаюсь обратно, на все еще закрытые глаза — слишком сильно ощущение, что я смотрю на какое-то магическое солнце. И могу ослепнуть — не важно, как именно.

Сколько это продолжается, я не знаю, только вдруг слепящее сияние и слившиеся в сплошной монотонный гул звуки пропадают, словно и не было ничего. Я открываю глаза и вижу магиню, укладывающую "камни" в мешок. Бросив инвентарь на пол у двери, Галена возвращается ко мне и опускается на сердито скрипнувший стул. Лицо ее выглядит… озадаченным? А ведь и верно, раз я слышу:

— Сколько живу, а такого не видела и про такое не слышала.

— Что вы там увидели?

— Что-то очень знакомое, но вот что — не поняла пока. Вот то, что сила в тебе есть, поняла.

— Какая сила?

— Магическая. И не говори, что до сих пор этого не уразумел. Хоть и не освоился ты с ней еще полностью, как мне кажется. Ты ей как тем железом, — кивок в сторону стола, — пользуешься. Не вросла она в тебя еще… Но это и хорошо.

— Что хорошо?

— Что медленно она тебе поддается. Если бы она вся сразу тебе подчинилась, человек в тебе мог бы не выдержать.

— А почему я не помню ничего? — это меня сейчас волнует больше.

— Почему не помнишь… Скажи, а ты хоть что-нибудь вспомнил после того, как забыл?

— Вспомнил, — честно отвечаю я, — но очень мало. Какие-то мелочи. Слова. Навыки. Умения.

— Слова?

— Слова… Другого языка. Не аларийского.

— Так, может, ты чужеземец? Хотя говор у тебя сентерский. Впрочем, какая мне разница? Лучше скажи — ты это вспомнил сразу или постепенно?

— Постепенно. Где слово, где два, где… картинку. Похоже, когда все подходяще для этого складывалось, тогда и вспоминал.

— Значит, вспомнишь сам. Колдовать не буду. С памятью шутки плохи.

— А что вы знакомое там увидели?

— Как бы тебе сказать… — она замялась. — Всякая магия имеет… свое лицо. И даже когда маг вроде бы общеизвестными заклинаниями пользуется, все равно видны отличия в рисунке. Как узор на ладони.

— Понимаю… — медленно говорю я, пытаясь не потерять мысль. — То есть, вы увидели там рисунок, напомнивший вам какого-то мага?

— Пожалуй, что так, — неуверенно кивает старуха. — Даже вспомнила — кого. Только ты им быть не можешь. Его уже лет двадцать никто во всей империи не видел. А он и тогда старше тебя нынешнего был. Да что тебя — старше меня он. Даже если жив — лет ему сейчас ого-го сколько… И не похож ты на него совсем, а я вижу, что лицо твое никто не перекраивал. Ни ножом, ни колдовством.

— Как его звали?

— А это тебе знать ни к чему, — отрезала Галена. — Ты — не он. И даже не его сын — у него детей быть не могло. И не будем больше об этом… Точка.

Помолчав, она добавляет неожиданно: