Билли-Боб Торрентон - Золотая рыбка в мутной воде [СИ]

Дальше мы двинулись на запад, так что повторно проехать мимо Таргита не пришлось. Но я для себя решил, что с ним обязательно разберусь.

В принципе, мы могли бы отсюда направиться сразу в замок, но отец сказал, что сначала я должен встретиться с Ренеей — мол, родовое гнездо никуда не денется, подождет. Тем более, что в замке он планировал задержаться. Так что спустя два дня на перекрестке имперских трактов мы повернули на юг.

Тракт, миновав границу Кардеи, пролегал в основном в стороне от сел, деревень и поместий, так что сравнить здешние селения с более северными толком не удалось. В Анганоре — центре сегета и единственном городе, встретившемся на пути, мы не стали даже останавливаться. Благодаря этому мы добрались до имения, когда сумерки лишь начали сгущаться.

Нас ждали — телеграмма сюда ушла еще до нашего отъезда из Тероны, — поэтому паники своим появлением мы не вызвали. Правда, ждали нас еще три дня назад, но здешний управляющий резонно допускал, что хозяин вправе задержаться где угодно и насколько ему заблагорассудится, поэтому расслабиться никому не позволил. Так что не прошло и часа, а карета уже стояла в сарае, лошади — в конюшне, а баулы с багажом — в комнатах. Мы же с отцом расположились в кабинете, где нас ждал ужин и отчет управляющего.

Впрочем, здешнего коллегу тестя Мерстена, я мог не опасаться — его предки не служили Таноренам, сам же он обосновался здесь хоть и давно, но уже после войны.

Все же мне было немного не по себе. Возможно, если бы Ренея была среди встречающих, мне было бы проще. Но посыльный к ней отправился лишь после нашего прибытия, причем поутру, и гостей следовало ждать не раньше, чем через день.

Сестрица, однако, приехала в Ренсулу уже вечером. Вместе с мужем и детьми.

И вот мы стоим друг напротив друга. Словно сквозь вату слышу голос барона.

— Это, дочка, твой брат Сайнел. Он нашелся…

Округленные от изумления глаза красивой женщины, настороженно-недоверчивые лица ее мужа и детей.

Ренея Танорен, баронесса Мерхинер. Старше Сайнела на шесть лет. И очень похожая на отца. И что-то общее с моим отражением в зеркале тоже присутствует…

Отражение в зеркале… Изображая неуверенную улыбку, внезапно осознаю, что, возможно, Хальд Барен по прозвищу Медведь теперь с трудом узнает во мне парня, однажды в сумерках подошедшего к воротам его постоялого двора. Демон меня пережуй, а ведь моя внешность меняется каждый раз, когда мне требуется немного усилить сходство с портретом. Первый раз это случилось, когда мне понадобилось стать лейтенантом Сиденом. Нет, я не меняюсь до неузнаваемости, возвращаясь потом к прежнему облику. Я не оборотень. Всего лишь будто кто-то наносит легкие штрихи, усиливающие нужное впечатление. И это не грим и не нож хирурга.

Теперь я понимал реакцию Ургиса Танорена, когда он впервые увидел меня. Возможно, к тому моменту я, уже видевший его портреты в молодости и зрелом возрасте, больше походил на его родного сына, чем настоящий Сайнел — будь тот рядом.

— Привет, Ренет, — говорю я, беззастенчиво пользуясь отцовской подсказкой.

— Сай! — она с радостным визгом, совершенно невероятным для давно разменявшей четвертый десяток благородной дамы, бросается ко мне на шею.

И вот уже мы с отцом рассказываем ей и ее мужу — детей заняли горой сладостей — историю, ранее услышанную законниками. Само собой, в несколько более художественном варианте. Барон Мерхинер, не переставая качать головой — надо же, как бывает — лишь молча слушает. Зато Ренея отрывается за двоих. Задавая вопросы, охая и ахая от ответов…

Мерхинеры покидают Ренсулу на третий день — и то лишь потому, что нам тоже надо ехать дальше.

Карета снова пересекает границу Кардеи — правда, уже по другому мосту, гораздо западнее первого. У отца довольный вид. Мое врастание в шкуру Сайнела продвигается успешнее, чем он ожидал. Ренея приняла меня безоговорочно. И даже ее муж, не производивший впечатление человека, страдающего избыточной доверчивостью, нам поверил, хоть и не раз повторил, что история совершенно невероятная. Но меня лично больше всего поразило то, что я легко нашел общий язык с племянниками — а ведь это были первые дети, с которыми мне пришлось общаться так близко за все эти месяцы.

Барон тоже это заметил и в конце концов сказал, когда никого не было рядом:

— Мне все труднее осознавать, что ты не мой родной сын. Я даже не уверен в том, что мой сын, не случись всего того, что случилось, вел бы себя достойнее.

— Отец…

— Нет, не говори ничего. Ты теперь мой сын.

— Я… — словно ком застрял в горле — … не знаю другого отца, кроме тебя.

Он молча обнял меня. И больше мы об этом не говорили.

Дорога до замка заняла у нас больше недели — впрочем, в немалой степени потому, что не раз мы ночевали не в гостиницах или на постоялых дворах, а у старых друзей барона, когда-то с ним служивших. У меня тоже появились друзья — их сыновья. Чему наши старики были несказанно рады.

Но любая дорога рано или поздно заканчивается. И вот уже над лесом виднеются острые шпили высоких башен.

Замок Танор. Родовое гнездо Таноренов.

— Как пусто было здесь последние семь лет, — негромко говорит отец, когда карета останавливается посреди двора, окруженного древними стенами. — С тех пор, как…

Он замолкает. Я понимаю, почему. Одно дело — сделать выбор и признать меня сыном, другое — назвать моей матерью женщину, которую я никогда не видел.

— Покажи мне, где она похоронена, — говорю я. Неожиданно даже для самого себя. Он молча кивает. И, жестом остановив шагнувшего к нам управляющего, ведет в какую-то арку.

Наш путь заканчивается в глубоком склепе. Здесь лежат страшно себе представить сколько поколений Таноренов. Но нам нужен только один гроб.

— Здесь, — отец останавливается у одной из ниш.

Опускаюсь на колени и, прислонившись лбом к холодному боку гроба, мысленно обращаюсь к женщине, чьи останки заключены внутри него.

"Я не знаю, кто я, и не знаю вас. Я не знаю, кто мои родители и где я жил прежде. Но я могу скрасить остаток жизни вашего мужа, став ему сыном, и прошу вашего согласия на это".

Не знаю, зачем я это делаю. Здесь нет ничего, кроме прохлады и тишины. Барон стоит позади меня, печально склонив голову.

И вдруг словно слабый ток воздуха касается моего лба. Теплого воздуха. Будто женская рука гладит волосы.

И я, кажется, понимаю, что это значит. Мысленно шепчу слова благодарности. Поднимаюсь и делаю шаг к выходу.

— Пойдем, отец. Нас ждут живые.

— Ты… говорил с ней? — почти шепчет он, прочитав что-то на моем лице.

И что ему ответить? Ведь она, по сути, ничего не сказала. Лишь выразила свое отношение.

— Нет. Но, по-моему, она признала меня.