Алексей Фролов - Восход Левиафана (СИ)

- Мы соберем всех, - повторил Один и где-то вдалеке по небу раскатились громовые раскаты. - Всех, кто еще может сражаться. И пойдем на Гелиополис, как вы и решили. Мы пробьемся к Сердцу Хрунгнира, чтобы этот молодой воин принял свою судьбу и решил наши судьбы.

- Но хватит ли нам сил... брат? - робко спросил Локи. Он дрожал всем телом, но не от страха. Карн ощущал что-то другое, но никак не мог понять, что именно.

Всеотец протянул правую руку в сторону и чуть назад, к трону. Он взял свое легендарное копье за самое узкое место, ровно посредине. Прозвучал оглушительный щелчок - и копье разъединилось на два широких мощных клинка. Все-таки догадка Карна была верна!

- Ты прав, брат мой, нас мало, - проговорил Один, разводя руки в стороны. По клинкам разбежались золотые молнии. Точно такие же Карн видел на оружии и доспехах Ангелов!

Волки протяжно завыли, вороны закаркали, громко хлопая массивными крыльями. Один вновь посмотрел на богов и Карна. И вновь каждому показалось, что Всеотец смотрит только на него.

- Но мы еще не сломлены! И у меня есть, чем удивить наших врагов! - пророкотал бог севера. От его слов тело Карна наполнилось невиданной мощью. Он был готов идти за Всеотцом хоть на край света. Он был готов убивать и побеждать в самых тяжелых битвах. - Подымайте свои стяги, воины, ибо вёльва не солгала! Пробил час последний битвы. Нас ждет Рагнерек!

Никогда еще митреум не предлагал свою каменную утробу такому количеству живых (и не очень) существ. Тут были боги и богини, пришедшие со всех континентов, включая те, которых нет на географических картах. Они приходили из времен, о которых не пишут учебники истории. Они приводили с собой своих жрецов и адептов, реже - представителей древних рас, в которых сегодня никто уже не верит по-настоящему. И все они пришли сюда, потому что их позвал Всеотец.

Минуло три дня с того момента, как Тот, Рокеронтис, Локи, Эрра и Карн прошли Дорогу Одина и сумели добраться до места, которое многие века оставалось обителью древнего бога. Один увидел Карна и на удивление легко поверил в него вслед за Эррой и Тотом. Хотя скорее у него просто были свои причины. Важнее то, что он согласился помочь им в Последней Битве, которую многие, памятуя о временах, когда религий на Земле было не так уж и много, упорно именовали Рагнареком.

Один связался со своим старым другом, которого глупцы порой называли его сыном. Хеймдаль молча выслушал своего владыку, покачал головой, но не стал перечить. Он уже третье столетье жил в старом маяке на одном из гренландских фьордов, но когда прямо перед его жилищем разверзся портал в Лимб, он ни капли не удивился. Лишь поудобнее перехватил чудовищных размеров гаечный ключ.

Хеймдаль добровольно отправился с ними в Лимб и там они, вслед за Всеотцом, взошли на Хлидскъяльв. Древний Трон владыки севера рухнул тысячу лет назад и провалился в Лимб, ибо материя Ра была не в состоянии выдержать его низвергнутой мощи. Трон (в действительности он представлял собой полый ониксовый куб, внутрь которого вело узкое отверстие) потерял большую часть свои чар после того, как армия эйнхериев Одина была разбита ангельским воинством. Но когда Хеймдаль взошел на Трон, Хлидскъяльв пробудился, Карн ощутил вибрацию, прокатившуюся по всему Лимбу, от Трона повеяло ледяным ветром, подувшим, как показалось парню, прямо из межзвездного вакуума.

Хеймдаль извлек из воздуха Гьяллархорн, который в мифах поэтично «обзывали» золотым рогом, посредством которого страж богов созывал на битву воинов. В действительности, Гьяллархорном назывался аварийный маяк, который надлежало включить когда, как метко выразился Всеотец, «придет пиздец всему». Почему маяк не включили тысячу лет назад, оставалось тайной за семью печатями. Тот не знал, а Одина Карн все еще побаивался и не рискнул спросить напрямую.

Хеймдаль запустил маяк и указал местом сбора митреум. Широкоплечий воин всерьез сомневался, что кто-то еще способен откликнуться на их зов. Один был уверен, что кое-кто все же придет. Эрра деликатно отмалчивался, а Тот боялся сглазить. Но никто из них и представить не мог, что к вечеру третьего дня митреум будет напоминать Киевский вокзал в час пик.

Карн сидел на краю чаши фонтана и наблюдал за разномастной толпой, которая постоянно претерпевала самые фантастические изменения. Вот Бахус спорит с Браги о том, что есть истинная поэзия. Оба пьяны в стельку и на вопрос, как эти два веселых парня до сих пор живы, остается только разводить руками. Как говорится, пьяному и море по колено...

Справа полуобнаженный Аполлон, бог солнечного света из Древней Греции, клеится к кроткой Ладе, поигрывая рельефными грудными мышцами. На помощь славянской богине весны приходит суровая брюнетка с четвертым размером и глазами из чистого льда. Это Мара, богиня ночи, она только что левым хуком вырубила Сильвана, короля сатиров, из великой глупости рискнувшего хлопнуть ее по упругой попе.

А слева майянский бог Кукулькан шелестит перьями своих просторных одежд, вспоминая, как его темный брат, Тескатлипока, погиб под ударами неведомого оружия Иных Богов и как остальные в страхе кинулись прочь, надеясь сохранить свое драгоценное бытие.

- Немногие из коренных богов Мезоамерики выжили в тот кровавый час, - говорит Кукулькан и маска хищной птицы, сдвинутая с лица на лоб, кивает в такт его размеренным словам. - Нас было мало, поэтому нас оставили напоследок. Я жестоко ошибался, когда не пришел на помощь Отцу Всех. И за свою ошибку я поплатился теми, кого любил. Больше я не подведу, никого.

Рядом сидит хмурый Пазузу, он молчаливо соглашается со своим собеседником, принимая огромный косяк из рук черного, как ночь, Папы Легбы. Что ни говори, африканские боги (о да, особенно те, что служили вратами меж миром людей и богов) всегда знали толк в «правильных травах». Вот и теперь ассирийской бог ветра и перемен застыл в ступоре, зрачки его расширились и остановились. Легба смотрит на него и улыбается своей зловещей улыбкой, обнажая белые клыки, которые уже много лет не пробовали человеческой крови. После прихода Иных Богов Легба стал гуманистом, он не приемлет человеческие жертвоприношения ради призрачной власти!

В дальнем углу сидит тот, кто с удовольствием оспорил бы позицию Папы Легбы. Он одет в просторный черный балахон, из под которого торчат обнаженные ступни, исполосованные черными кожаными жгутами. Капюшон надвинут на лицо, глаза цвета артериальной крови прикрыты. Это Ахриман, зороастрийский бог тьмы. Он, как и Кукулькан, потерял брата в одной из первых битв. Ахура-Мазда пытался договориться с Иными Богами, а в следующее мгновение его разорвал на куски луч слепящего света. Ахриман убежден, что это произошло потому, что адепты Ормузда недостаточно верили в своего бога. Он многие годы истреблял их, ненависть к смертным готова была толкнуть его на союз с Иными, тем более, что они сами предлагали ему это. Однако он не посмел отказаться от своего мира, от своих старых, любимых врагов, с которыми он неспешно раскачивал люльку человеческой цивилизации то в одну, то в другую сторону.