Алексей Фролов - Восход Левиафана (СИ)

Фавна не останавливалась. Она шла вперед, и с каждым шагом ее тул лишался еще одной стрелы, а на землю валилось еще одно змеиное тело. Она стреляла без промаха, набирала полную грудь воздуха, растягивала тетиву до кончика носа, держа лук на вытянутой руке, распрямлялась и отпускала стрелу. Как учил ее отец. Отец.

Руния встретил ее на другом краю города. За спиной Фавны двенадцать нагов истекали черной кровью. У нее осталась всего одна стрела и она уже лежала на тетиве.

Князь нагов выскочил из низины и бросился на жертву, разведя в стороны четыре когтистые лапы. Бросок был молниеносен и немногие смогли бы различить его в спускающихся сумерках. Но Фавна смогла. Холодная ярость придала ее глазам сверхъестественную остроту. Она видела каждое движение Рунии и могла убить его семь или восемь раз, время для нее почти остановилось. Но девушка предпочла, чтобы тварь приблизилась к ней в упор. Чтобы вертикальные зрачки нага расширились в предвкушении теплой человеческой крови. Чтобы он понял - это победа, сейчас он разорвет в клочья свою обидчицу и напьется ее жизненной силы вдосталь. Но стрела, в которую Фавна вложила всю свою ярость и боль, пронзила черное сердце змея, когда лапе с пятью бритвенно острыми когтями оставалось преодолеть не более ладони до шеи девушке.

Наг рухнул, как подкошенный. Он огромным черно-зеленым кулем свалился ей под ноги и застонал, испуская предсмертные хрипы. Его, бессмертного демона, порождение ночи и подгорной тьмы убила деревенская девка! В нем еще теплилась сила бесчисленных змеиных поколений, и еще оставалось несколько мгновений, чтобы высвободить эту силу и наказать чертову гордячку, возомнившую себя способной убить столь древнее существо!

- Ты состаришшшьссся, - прошипел Руния, задыхаясь. - И умрешшшь в один день ссс тем, кто будет обладать тобой. Но таковым сссможет ссстать лишшшшь мужжшш, подобный богу!

Фавна упала перед змеем на колени, жестоко выдернула стрелу из его груди и еще раз всадила ее в податливую плоть. Она ударяла стрелой остывающее тело снова и снова, пока совсем не выбилась из сил. А когда сил не осталось, она нашла в себе новые силы, чтобы нанести еще сотню ударов. А потом еще.

От Кавна остался лишь пепел. Фавна бродила по выгоревшему городу и не находила даже тел. Только кровавые пятна и лоскуты плоти. Видимо, наги были очень голодны. Голодны и жестоки. Она даже не могла похоронить своих родителей! Отдать им последние почести!

Она плакала навзрыд, ревела, не сдерживаясь, стоя над дымящимся остовом дома, в котором прожила всю свою жизнь. Ничего не осталось, совсем ничего. Только пустота. Пустота в том месте, где когда то жила любовь, казавшаяся бесконечной.

Фавна ушла. Она путешествовала по всей Карии, дойдя до самого Приена, а потом и до Галикарнаса. Она не сразу поняла, что последние слова Рунии были проклятьем. Однажды ночью в Минде на нее набросилась банда грабителей. Жалкое отребье, ничего больше. Но их было четверо. Одному Фавна свернула шею, второму вогнала под ребра его собственный нож. Но третий ударил ее кинжалом в спину, точно в сердце. Глядя, как они убегают, сорвав с ее пояса кожаный кошель, она знала, что умирает. Привалилась спиной к стене и просто закрыла глаза. А потом вновь открыла их. Уже расцвело, а на ней не было ни царапины.

Но то было лишь начало. Шли годы, а Фавна не старела. Она оставалась вечно молодой и вечно озлобленной, а в ее душе, на месте некогда яркого, палящего света доброты, продолжала зиять пустота. С течением времени она смирилась, точнее - ей показалось, что она смирилась. Фавна пыталась осесть то в одном городе, то в другом. Пыталась найти себе мужчину, но те сторонились ее. Боялись, сами не зная чего.

Она вновь стала странствовать и порой ее узнавали на улицах Ксанфа и Смирны. Будучи бессмертной, она не страшилась никого и ничего, смело бродила по темным улицам ночных городов и карала воров, насильников, убийц. Ее стрелы били без промаха, она дошла до самой Пафлагонии, но так и не смогла напасть на след черных нагов.

Прошли века, а может, тысячи лет. У царя мигдонцев, Гордия, родился сын по имени Мидас. Парень рос крепким и сильным. Он во всем стремился быть первым и никогда не уступал. Отлично владел клинком и луком, мастерски управлялся с лошадью, был одарен живым, ярким умом. Когда Гордий умер, Мидас взошел на фригийский трон. Он правил мудро и справедливо.

Но одна мысль тревожила молодое сердце Мидаса. Он так и не узнал, кем была его мать. Гордий никогда не говорил об этом, в народе шептались, что Мидаса в своем чреве выносила сама Диндимена, но фригийский царь лишь посмеивался над этими слухами.

Каждую ночь он напивался до полусмерти, чтобы уснуть. А когда сон не брал его, он скрытно покидал дворец в Келенах и бродил среди полей и рек той прекрасной страны. Он любил свою землю, любил своих людей и мечтал сделать свой народ по-настоящему великим. Поэтому он и вторгся во Фракию в попытке раздвинуть границы своей империи. А на обратном пути, когда армия фригийцев уже пересекла море и оказалась на родной земле, Мидас по обыкновению напился, чтобы уснуть. И когда начала заниматься заря, а сон все не приходил, легендарный военачальник проскользнул мимо караульных и покинул лагерь.

Он углубился в лес и стал петь песни, славя богов и героев древности. Он хохотал и плакал, клялся и умолял, заливал глотку вином и обнимал землю, деревья, камни. Но внезапно Мидас ощутил чье-то присутствие. Рефлексы сработали быстрее сознания, затуманенного вином. Он выхватил клинок и принял боевую стойку, слегка при этом покачнувшись, ибо известно, что от вина человек становится храбр, как лев, но неповоротлив, как ядозуб.

- Покажись! - взревел Мидас. - Коли ты враг мне, так бейся со мной! Коли друг, так предстань пред царем своим!

- Ты не царь мне, великий Мидас, - прошептал чей-то голос из ветвистой кроны прямо над ним. Мидас поднял глаза вверх, но не успел защититься. Сначала он подумал, что на него прыгнула рысь. Меч полетел в одну сторону, бутылка с вином - в другую. Он кубарем покатился по земле, вскочил и даже икнул от удивления, увидав перед собой деву. Прекрасную молодую деву с длинными темными волосами и светлым лицом, которое когда-то было добрым и нежным, но теперь излучало лишь бесцветный холод. Мидас все видел. Он видел, кем эта девушка была на самом деле. Он видел, что на дне ее изуродованной души, под бесконечными пластами гнетущей пустоты, все еще теплился первозданный огонек любви.

Да, так бывает. Бывает, что чары, пусть даже самые сильные и древние, бессильны перед сознанием, которое не владеет собой. Старый Сильван, наблюдая за этой сценой с далекого пригорка (ибо зрение у короля фавнов получше орлиного), посмеивался. Он посмеивался тому, что проклятье князя черных нагов не сработало на Мидаса лишь просто потому, что фригийский царь был мертвецки пьян.