Алексей Фролов - Восход Левиафана (СИ)

Он уже знал, что ответит отец, это было очевидно. Также очевидно, как и то, что его жизнь уже не будет прежней. Коварный Ха-кве-дет-ган все же сыграл с ним свою жестокую шутку!

- Я, Макхекв, Окэмэн, Молимо и Тэхи, совет племени высказался единогласно, - Кизекочук видел, как в отце желание подойти и обнять сына борется с понимаем необходимости поддерживать свой статус. Их сейчас видели многие жители уоки.

- Племя онундагэга единственное по эту сторону Великих озер, способное сравниться с нашим по числу воинов, - продолжил Гехэдж. Кизекочук стоял без движения, глядя в глаза отцу. Во взгляде молодого воина нельзя было прочесть ровным счетом ничего. - Грядущей зимой племена анишшинапе вновь придут на наши земли, а их много больше, и хотя наше мастерство войны выше, племена ходинонхсони не хотят повторения ошибок прошлого. Пять племен должны объединиться...

- ...и семейный союз между представителями сильнейших племен станет гарантией союза, - закончил за него Кизекочук, в точности скопировав отстраненный тон отца. - Я понимаю, сахем. Это рассчитанное решение. Я не спорю, ибо это лишено смысла и запрещено законом предков. Совет принял решение. Но скажи мне одно - как давно? Как давно вы спланировали этот шаг? Как давно ты...

- Кизекочук, - оборвал его отец. Да, теперь он позволил себе стать отцом, забыв о роли сахема. Он сделал шаг навстречу сыну и положил правую руку ему на плечо. Кизекочук не сбросил ее, ибо отлично знал своего отца и понимал - едва ли он был инициатором ситуации, и едва ли решение далось ему легко. Ведь он знал, все они знали, о, пресветлая Ата-ан-сик, как Витэшна и Кизекочук любили друг друга!

- Сын, - тон Гехэджа изменился, стал мягче. - Я знаю, ты все понимаешь. Но также знаю, что тебе не просто принять это. Прости. Прости нас всех, но от этого шага зависит само существования Пяти племен.

Кизекочук понимал, что не имеет права злиться на отца, но все равно злился. Злоба захлестывала его многометровой волной и тащила внизу, в омут тьмы и безликой ярости. Он злился на всех, на все. Он злился оттого, что был бессилен. Впервые в жизни он встретил врага, с которым не мог справиться. И этим врагом были обстоятельства, сам окружающий мир, сама жизнь. Таких врагов нельзя победить.

Он взглянул на отца еще раз. Не для того, чтобы что-то прочесть в его глазах. Не для того, чтобы попрощаться. Это был взгляд, предписанный обычаем, он не имел права покинуть общество сахема, не взглянув на него. Затем Кизекочук побрел прочь, вдоль берега реки, на юг. Отец не остановил его, не окликнул, и молодой воин был благодарен ему за это.

Все произошло слишком быстро. Он еще не успел понять, не успел осознать, что на самом деле случилось с ним и Витэшной. И тем более он не представлял, что делать дальше. Да и можно ли вообще что-то сделать?..

Кизекочук пересек земляной вал с частоколом, пройдя через южные ворота, и воины с длинными копьями, оберегающие вход в уоки, не рискнули даже взглянуть на него. Он двинулся дальше, туда, где вал переходил в пологий склон, уходящий к речным низовьям и лесистой равнине. Он прошел еще несколько сулету прежде, чем скрылся под кронами пихт, секвойи и тсуг. Теперь, он знал это, дозорные, таящиеся в укрывищах на ветвях приграничных деревьев, больше не видят его. Хотя наверняка чуют. Ну и пусть.

Он сорвался на бег, рыча, словно росомаха, вернувшаяся с охоты и обнаружившая свою нору разоренной волками. Жгуты упругих мышц обвили молодое тело с охряно-бронзовой кожей, они перекатывались по груди, шеи и плечам, словно где-то под покровом человеческой плоти зарождалось нечто могучее, жаждущее свободы. И это что-то вырвалось из горла молодого война длинным протяжным воем, не похожим ни на одного хищника, не похожим ни на одного человека. Наверняка его слышали в уоки, как минимум - дозорные. Ну и пусть.

Его черные прямые волосы, собранные в пучок на затылке и перехваченные неширокой кожаной лентой с выжженными на ней охранительными молниями, растрепались. Тело покрылось бисеринками пота, что собирались в блестящие ручейки в ключицах и меж грудных мышц. Но эти ручейки не успевали сбегать вниз, их высушивал поток воздуха, что обвивал тело воина, несущегося сквозь лес.

Орлиное лицо, искаженное гневом, напоминало маску Ха-кве-дет-гана. Маску, которую Кизекочук однажды видел в святилище темного бога-близнеца. Это святилище стояло в главной оуки племени онундагэга. Меджедэджик и его отец, сахем племени Кватоко, поклонялись Ха-кве-дет-гану, все знали это. Законы предков не запрещали этого, напротив - предки заповедовали, что как все смертные равны пред богами, так и все боги равны пред каждым из смертных. Но темный брат-близнец пресветлого Ха-кве-ди-ю всегда был неким табу, необходимым злом, с которым мерились, но которого предпочитали обходить стороной.

Только не онундагэга. Только не Меджедэджик, который теперь по праву заберет у него Витэшну, даже если не любит ее! Кизекочук вновь издал горловой рев, заставивший стайку остроносых птиц в испуге сорваться с ближайшей секвойи и взмыть в синеву темнеющих небес. Быстро, все произошло слишком быстро... Хотя едва ли к такому можно подготовиться.

Кизекочук сбавил темп, затем пошел пешком. Он сильно вспотел, хотя пробежал не больше перехода и совсем не сбил дыхание, но вечерняя прохлада еще не успела вступить в свои права здесь, в лесной чаще, где кроны вековечных стволов надежно сберегли дневную жару.

Он свернул с тропы к реке, туда, где старое русло быстроводной Мух-хе-кан-не-так изгибалось и вода на излучине почти замирала. По камням здесь можно перейти на небольшой островок с молодой рощей, ИХ рощей. Кизекочук знал, что если Витэшны нет в уоки, то она здесь. Они всегда приходили сюда, в радости и в горе.

Молодой воин нашел свою возлюбленную на стволе упавшей сикоморы. Она сидела на дереве, подобрав под себя ноги и роняя в стоячую воду хрусталь своих неземных слез. Ее чистое светлое лицо с иссиня-черными переливчатыми глазами и прекрасными угольными волосами, заплетенными в тугую косу за спиной, было омрачено печалью. Уголки маленьких пухлых губок подергивались в такт всхлипам и Кизекочук почувствовал, как половина его сердца мгновенно обратилась в пепел от этого зрелища.

Она не сразу поняла, что рядом кто-то есть, а когда увидела его, бросилась к нему на шею, обняла и зарыдала в полную силу. Он тоже хотел дать волю слезам, но не смел, ибо не пристало воину показывать слабость в присутствии женщины. Тем более - НЕ своей женщины. Уже никогда...

Затем они впились в губы друг друга и страсть на мгновение поглотила их разумы, слив маниту двух тел в единое целое. Она отступила на шаг, не выпуская его из объятий, уперлась спиной в ствол упавшей секвойи. Он обхватил ее руками и в одно быстрое, но плавное движение уложил на теплый ствол давно мертвого дерева. Его руки скользнули по ее стану, она лишь сильнее обняла его и изогнулась, терзаемая неутолимой жаждой быть лишь его, сейчас и навсегда.