Андрей Акулов - Боги не играют по правилам (СИ)

Но таинственный убийца оставил следы. На каменном полу отчетливо виднелись свежие отметины от когтей и размазанные пятна крови. Они вели в небольшое окно, которое закрывалось изнутри.

- Двери были закрыты? - спросил я.

- Да.

Тогда я показал на окно.

- Убийца проник через него.

- Окно тоже всегда закрыто, - пожал плечами барон.

- Значит, кто-то его открыл.

- Но зачем?

Я не стал объяснять, а молча развернулся к выходу. Мне тут больше делать нечего. Я решил вернуться в Мелавуд и узнать, нет ли новостей от Зигруда.

К вечеру я был в замке. Увидев меня, Родор тут же заставил примерить шлем. Теперь он не вонял тухлой рыбой, что уже хорошо, но в остальном не сильно изменился, - это был помятый горшок с рожками. Не к лицу будущему победителю ходить в таком уродстве. Но я ничего не сказал кузнецу и поспешил на поиски Зигруда.

Новый хранитель как раз выслушивал донесение одноухого.

- Гур, - радостно приветствовал он меня. - Есть хорошие новости для тебя.

- Выкладывай.

- Вот, моему другу, - он хлопнул по плечу одноухого и назвал его имя, но я его тут же забыл, и для меня он остался одноухим, - удалось раздобыть кое-что о герое барона Кетлуана из Шатодара. Он видел героя. Это настоящий монстр...

- Пусть сам расскажет, - перебил я.

Одноухий выпучил глаза, напрягся и выдавил:

- Ну, он такой: ууу - огромный, здоровый, а голова малюсенькая такая - один рот и глазки на макушке. А когти на руках, что косы, во!

Он растопырил пальцы и замер, будто я собираюсь рисовать с него портрет.

- А еще, - продолжил Зигруд, - он познакомился с помощницей кухарки барона, и она рассказала, что герой один день борется с быком, затем сам жарит его и целиком съедает с бочкой вина и спит кверху пузом. А на следующий день к нему приводят крепкую крестьянку для утехи. Он быстро заканчивает, и остаток дня ловит мух в сарае. Еще помощница кухарки сказала, что живет он прямо во дворе замка в шалаше под кленом.

Прямо полный отчет о жизни когтистого увальня из Шатодара. Какой может быть отдых после такого известия?

- Как зовут прекрасную помощницу кухарки? - спросил я.

- Оми.

- Красивое имя.

Я поблагодарил в первую очередь одноухого, затем Зигурда, велел передать привет барону и, подхватив на кухне свежий каравай хлеба, головку козьего сыра и кувшин вина, двинулся в сторону Шатодара.

Я был на месте, когда солнце раскрасило небо красным цветом и приготовилось ко сну. Над башнями замка барона Кетлуана развивались красно-синие знамена, новенькие ворота блестели свежей краской в цвет флагов, кусты подстрижены, деревья обрезаны. По всему видно, что Шатодар процветал.

Итак, вставал выбор: дождаться ночи, перелезть через стену и прирезать тюфяка в шалаше или поговорить с Оми. Я почесал в паху и принял решение.

Рванув у дороги жменю синих колокольчиков, я постучал в ворота.

- Чего надобно? - устало спросил стражник.

Я поднял руку в театральном жесте, направил взор к небу и заговорил стихами:

- Этот вечер хочу,

Провести лишь с одной -

Той, что каждую ночь,

О любви я кричу.

- Чавой?

- Открой дверь, страж. Я влюблен и очень опасен, - сказал я с лирической ноткой в голосе и добавил, взмахнув жменей колокольчиков: - Любовь отпирает любые двери.

Заклинание сработало. Ворота отворились, и бородатый детина сказал, скалясь беззубым ртом:

- На свадьбу позовешь.

- Всенепременно! - сказал я. - Где у вас кухня?

Бородач показал, как пройти к задней двери, предупредил, что в замке сейчас ужин, и мне не надо попадаться хозяевам или гостям на глаза, сказал, что он меня не пропускал и пожелал удачи. Я поблагодарил наивного добряка и шмыгнул мышкой за дверь кухни.

Тут клубился пар, и звенели кастрюлями две молодые девушки: полненькая, как булочка, со светлыми волосами и худенькая, как макаронина, брюнетка. Кто из них Оми? Я встал в дверях с букетом синих колокольчиков как вкопанный. Одна ошибка, и меня вышвырнут вон. Если подумать логически, то пышная девушка должна быть главной на кухне: она заведует продуктами, стряпает и ест сколько хочет, таская еще и домой. А худенькая - только помогает, ей перепадают только крохи, отчего она злая и страдает несварением желудка. Тут меня осенило. Надо просто позвать, и Оми повернется! Придумал - действуй!

- Оми! - позвал я.

Обе девушки развернулись одновременно. У пухленькой были глаза цвета морской воды, а у второй - карие, как поздний закат. Но это никак не решало проблемы. И теперь у меня не было времени на раздумья. Казалось, это конец. Но я нашелся: встал на одно колено, закатил глаза к потолку и проговорил в стихах:

- С букетом, сыром и вином,

К тебе лечу я мотыльком,

Хочу скорей тебя обнять,

И пальцы ног расцеловать.

Я открыл глаза, в надежде, что Оми как-то проявит себя. Но девушки обе прыснули и залились румянцем. Я пошел на второй круг:

- А этой ночью при луне,

Спою я песенку тебе,

Вина бокалами стучать,

Мы будем голые плясать.

Я открыл глаза. На этот раз девушки разделились: светленькая засмеялась, а вот темненькая нахмурилась. Но кто из них Оми?

Я решил исправить ситуацию, но вышло слегка не так, как хотелось:

- А коль тебе не по нутру,

Подвигать телом в такт,

Что ж, Оми, я умру,

Отрезав свой...

Я остановился. На этот раз засмеялась худенькая, а пышка выпучила глаза от удивления. Теперь я окончательно запутался, но блондинка пришла мне на помощь.

- Иди, Оми, - сказала полненькая, - я тут сама управлюсь, а то твой кавалер еще что-нибудь учудит.

Худышка сняла фартук и, озорно улыбаясь, потащила меня прочь. Я наконец-то избавился от измочаленных колокольчиков и предложил прогуляться за стеной под навесом цветущих лип.

- Откуда ты меня знаешь? - спросила Оми. - Я тебя первый раз вижу. Как тебя зовут? Откуда ты?

- Я влюблен в тебя уже давно, - начал я, импровизируя на ходу. - Я посылал тебе письма каждую пятницу... и среду. Как? Ты не получала писем? О, боги! Я так старался, и все впустую. А моя картина? Ты и ее тоже не получила? Это был шедевр. А сколько стихов... Что ж, теперь придется наверстать все то, что я так страстно описывал в письмах. - Я поцеловал ее худую ручку, скользкую от работы на кухне. - Долгими, бессонными ночами я мечтал о тебе...

Я что-то лопотал еще про огонь внутри, про страдания, про томление души и все в том же духе, пока не понял, что Оми меня уже не слушает. Она находилась под властью чар любви и жалась ко мне всем телом.

Я, наконец, заткнулся, поднял ее, что пушинку и потащил на полянку, невидимую с дороги. Наша страсть была сильна, как буря: накатила, ударила ливнем, градом чувств, шандарахнула молнией и просыпалась мелким дождем.