Юлия Остапенко - Тебе держать ответ

Вот только куда?

Адриан оделся и спустился вниз. Дом казался пустым. Свет внизу не горел. Адриан неуверенно направился к двери и почти сразу услышал на лестнице шаги.

Он обернулся, почти уверенный, что это миледи, и тут же застыл, узнав эту тень, этот силуэт — и голос, обратившийся к нему:

— Вы поднялись наконец, юноша? Не чаял высказать вам своё почтение. Позвольте заметить, однако, что спать до полудня в вашем возрасте чревато для здоровья самыми неприятными последствиями… лет через десять. Впрочем, вряд ли вы загадываете так далеко.

— Вы… — Адриан внезапно осознал смысл его слов и переполошился: — До полудня?! Я не знал, что уже так поздно!

— Я тоже — лёг с первыми петухами, знаете ли. Ваша хозяйка оказалась поразительно несговорчивой, и убеждать её пришлось куда как дольше, чем я рассчитывал.

Адриан почувствовал, что краснеет. Кто бы ни был этот человек и что бы ни было нужно ему от леди Алекзайн, это, бесспорно, его и её дело; Адриан не собирался в это вмешиваться, хотя чем он больше думал об этом, тем сильнее краснел. К счастью, в полумраке это вряд ли было заметно.

— Однако мне уже пора. С вашей миледи я попрощался. Вы, я так понимаю, меня проводите? — в голосе незнакомца слышалась насмешка. Адриан не ответил ему и не шевельнулся, когда он прошёл мимо и раскрыл дверь. И только когда дневной свет хлынул в коридор, Адриан наконец увидел этого человека.

Он был выше среднего роста, довольно хорош собой, хотя, пожалуй, полноват, что было несколько странно после его болтовни о здоровом образе жизни. Лицо у него оказалось гладко выбритое, с мягкими, даже вялыми чертами, и потому на нём особенно выделялись острые и живые глаза. У него был характерный нос уроженца юга, хотя выговор по-прежнему казался Адриану незнакомым. Оружия при нём Адриан не заметил.

— Почему вы вчера ничего не сделали?

— Прошу прощения?

— Вчера, — повторил Адриан, не сводя с него глаз. — В трактире. Когда местные стали цеплять… эту девушку. Вам было всё равно?

— Помилуйте, — засмеялся мужчина; улыбка открывала крепкие зубы и пускала лучики от глаз, но создавала неожиданно жёсткие складки в уголках рта. — С чего бы мне вступать на защиту служанки в кабаке? К тому же она, если не ошибаюсь, была с вами.

Адриан закусил губу, но взгляд не отвёл. Мужчина мягко улыбнулся и, подняв пухлую руку, сжал и разжал пальцы.

— Я не воин, мальчик, и не кулачный боец. Я лекарь. Мне надо беречь руки. К тому же ты прекрасно справился сам. Как рука, кстати, не болит?

Адриан машинально перевёл взгляд на свой кулак — и с изумлением увидел ссадины на костяшках пальцев. Будто не веря своим глазам, он недоуменно потёр их — и поморщился от боли.

— Промой, — посоветовал человек, назвавшийся лекарем. — И береги руки.

— Как вы бережёте? — презрительно бросил Адриан.

Улыбка мужчина стала странной.

— Не совсем так. Но все мы должны беречь то, что приносит наибольшую пользу нам и тем, кто нас окружает. У меня это руки. Промой ссадины, не шути с этим. Мне случалось видеть людей, умиравших и от меньшего.

Он нахлобучил на голову шляпу, которую до того держал в руке, и вышел за порог. Адриан, помедлив, ступил следом и смотрел, как кучер выводит для господина коня — рыжего мерина, такого же упитанного и холёного, как и его хозяин. Интересно, что могло понадобиться этому хлыщу от леди Алекзайн? Неужели… неужели она чем-то больна? От этой мысли Адриан застыл. Она была такой бледной, и эти круги под её глазами…

— Загляни к Роджу, — крикнул Адриан, когда лекарь уже повернул коня к воротам.

— Что ты говоришь, мальчик?

— К Роджу загляни. К тому человеку, который… которого я вчера… — Адриан запнулся и решительно закончил: — Которого я поколотил.

— А, — лекарь криво усмехнулся. — Как благородно с вашей стороны, мой лорд. Но в этом нет нужды. Я ещё вчера осмотрел его, когда вы ушли. Это всего лишь вывих.

— Правда?

— Да. Оклемается через неделю.

И не успел Адриан высказать свою самую горячую радость и искреннее облегчение по этому поводу, когда пространство над обрывом рассёк крик:

— Помер! Помер!

Вилма бежала вверх по склону, путаясь в юбках и спотыкаясь. Адриан подумал, до чего же это неудобно для девчонок-прислужниц — носить такие юбки. Помер. Кто помер? Кто мог помереть, если лекарь сказал, что всё будет в порядке?

Вилма оказалась перед ним и вцепилась в его предплечье обеими руками. Её разные глаза были широко распахнуты, в них был страх, отчаяние, гнев и едва сдерживаемое злобное торжество.

— К-кто? — с трудом выговорил Адриан, не пытаясь её оттолкнуть; кучер и остановившийся в воротах лекарь внимательно наблюдали за ними. — Кто помер?

— Родж, — выдохнула Вилма. — Родж помер! Скотина эта! Помер совсем…

— От чего? — довольно резко спросил лекарь, избавив Адриана от необходимости выдавливать этот вопрос из себя.

— К колодцу с ночи пошёл, сушняк его замучил или что — а всё пить меньше надо было! Да рука-то одна, другую на перевязи носил — ну, и не удержал ворот одной-то рукой. Его, видать, рукояткой по роже долбануло, вот он и кувыркнулся в колодец. А дело ночью было, никто ничего не слышал — только утром увидели, а он уже и утонул…

— Да, — покачал головой лекарь. — Потрясающее невезение. Жаль парня.

— Не жаль, — прошипела Вилма и вскинула на лекаря взгляд, который не мог выдержать ни один человек на свете. Лекарь не отличался от других и отвернулся. Нахлобучил шляпу ниже.

— Незадача, — пробормотал он и выехал со двора, не удостоив Адриана словами прощания. Но тот этого не заметил. Он даже хватку Вилмы едва замечал. Он только думал о том, что она сказала.

Утонул. В колодце утонул. Рукояткой по роже долбануло. Одной рукой не удержать. А рука-то одна.

Из-за Адриана — рука одна. А другая на перевязи. Зажила бы через неделю.

— Он… ты не жалей его, — будто издалека, услышал он голос Вилмы. — Он подонок был. Он меня, когда я меньше была… а! к Мологу его… Не жалей. Слышишь? И меня не жалей. Мне-то что — я всегда в деревне всем несчастье приношу, это давно известно.

— Не ты.

— А? — она как будто удивилась, что он заговорил.

— Не ты, — с неимоверным трудом выговорил Адриан, высвобождая свою руку. — Это не ты… в ответе. Это я.

«Я всегда в ответе. За всё».

Не видя ничего перед глазами, Адриан развернулся и побрёл обратно в дом. У него болели костяшки пальцев.

— Миледи…

Она сидела у окна, в точности как позавчера, и читала книгу — ту же самую, может статься, что ту же страницу. Тысячу лет она уже так сидела и просидит ещё тысячу лет, неизменная, вечная, невозмутимая и прекрасная, как Гилас в своём чертоге.

— Миледи, — сказал Адриан, — я убил человека.

Она подняла на него глаза, и в них мелькнуло слабое, мимолётное любопытство.