Юлиана Чернышева - Кривые дорожки к трону

Пожалуй, от того, как расслаблялись ребра корсета, мне должно было легче дышать. Но от ладони супруга, добравшейся до груди, скрытой теперь лишь одной полупрозрачной тканью, напротив, сбоило дыхание. Он задел затвердевший сосок, и я охнула, прикусывая губу. А Ир тут же воспользовался этим, высвобождая ее собственными губами, а затем подключив и язык, лаская им влажную гладкую поверхность. Параллельно он как-то умудрялся заниматься расстегиванием окончательно расшнурованного корсета, дублируя каждое движение пальцев новым витком поцелуя. Крючок, еще один, десяток, дюжина… Наконец-то и эта ткань опала к ногам, а меня уже развернули, продолжая целовать так, что ни на что другое не удавалось отвлечься. Да и надо ли?

Прохлада покрывала, коснувшаяся спины, медленно гаснущие до едва заметного свечения световые шары, тело мужа, прижавшее меня к кровати… И поцелуи, сводящие с ума. Кажется, Ир поставил себе цель покрыть ими каждый сантиметр моего лица и шеи и теперь планомерно шел к ней. Может быть, я казалась ему забавной или даже смешной — неопытная, не умеющая ничего, не знающая, что делать, куда деть руки, то комкающие ткань, то запутывающиеся в волосах. Но супруг ничем не дал понять, даже если это и было так.

Его рубашка, стянутая в мгновение ока, отлетела куда-то в сторону, мои чулки отправились вдогонку, а затем и камиза поползла выше, обнажая колени, бедра, ткань трусиков… Ирвин вдруг разорвал поцелуй и поднял на меня взгляд, блеснувший в неверном тусклом свете. И произнес еще более хрипло, чем прежде, но со слегка ехидными нотками, которые и уловить-то стоило постараться:

— Сегодня тебе в уборную не нужно?

Сначала я просто замерла, расслабленная и довольная, разметавшись по кровати и глядя на него снизу вверх. А потом, когда до меня дошел смысл сказанного…

— Ты! Да как ты?! Обм-м-м… — Коварный тип закрыл мне рот поцелуем, получил неслабый укус за губу и пару ударов в грудь, но и не подумал отстраниться. А потом уже и я передумала, оставив все разговоры на завтра.

Камизу Ирвин все-таки стянул. Чуть позже и в таком виде, что носить ее больше было нельзя. И успел сначала избавиться от собственной одежды, оставшись со мной в равном положении, то есть в одном белье, а затем снова уравняв нас в абсолютной наготе. И все это, не прекращая целовать и ласкать, превращая тело и мысли в желе. А потом оказалось, что лицом и шеей его планы не ограничены. Наверное, я должна была смутиться и попросить его прекратить. Точно должна была. Но на это не было никаких сил и, уж точно, желания. Поэтому, когда муж начал спускаться ниже, уделяя внимание каждой части тела в отдельности и всем вместе, а затем наклонился между бедер…

Я совершенно определенно сошла с ума! Потому что эти ощущения… Боги, их просто не могло быть сразу так много, я не могла их вынести. Металась по подушке, запрокидывая голову, тщетно пытаясь сделать глубокий вдох, цеплялась за покрывало, сминая ткань в руках, выгибалась так, словно в теле не осталось ни одной кости. Но Ирвин все не прекращал, продолжая мучить и дарить одновременно высочайшее наслаждение. А когда я могла лишь подрагивать от пронзающих кожу разрядов, вдруг резко поднялся вверх, вернулся к губам, впиваясь в них своими, солоноватыми, и подался вперед, проникая в меня.

Это не было больно. Немного неприятно, непривычно поначалу, но точно не больно. Даже когда Ир начал двигаться, выждав момент и давая мне передышку, медленно, размеренно, но целуя с таким жаром, что сразу становилось понятно, чего эта размеренность ему стоит. Он был словно маятник, то пронзающий меня, то почти покидающий тело, но не разрывал двух взглядов, сплетенных воедино. Напряглись мышцы на руках, которыми он опирался на кровать по обе стороны от моего лица, мышцы пресса, которые я могла ощущать животом. Да он весь казался напряженным, будто струна, сдерживающимся. Ради меня?

— Ир? — Я воспользовалась тем, что он перешел к шее, чтобы позвать, но вышел неясный шепот. Даже не знаю, как он услышал. Но услышал же, вскинулся, словно пытаясь отыскать на лице отклик того, что мне больно или неприятно. Но ведь это неправда! Это не было так же приятно, как то, что он делал несколько минут назад, но определенно это было чем-то чудесным.

Разговаривать он не был настроен. Но губы дрогнули в улыбке, да расслабились почти сразу мышцы под моими ладонями, лежавшими на плечах мужа. А затем по его телу прошла волна дрожи. И еще одна. И еще… И пульсация внизу живота стала подтверждением, что Ирвину со мной было так же хорошо, как и мне с ним.

Последний поцелуй — долгий, благодарный — и он вышел, переворачиваясь и утягивая меня поверх своего тела. Переплетая ноги, обнимая руками и утыкаясь лицом в волосы. И тихое, на выдохе:

— Жена моя…

Я улыбнулась, губами касаясь его шеи. И выдохнула в ответ:

— Муж мой. — Настоящий. Теперь-то точно.

Кажется, мы так и задремали в объятиях друг друга, потому что очнулась, когда Ир вновь укладывал меня в кровать, уже лишенную покрывала, на нормальные простыни и подушку. Очищающее заклинание скользнуло по коже, убирая следы нашего единения, а затем к нему присоединилось слабенькое заживляющее.

— Я в порядке, — возмутилась сквозь сон, нащупывая ладонь сидящего на кровати супруга и притягивая ее к себе под щеку.

Тихий смешок, и Ирвин послушно опустился рядом, устраиваясь поудобнее. Я, по-прежнему не открывая глаз, переползла к нему, променяв мягкую подушку на крепкое плечо мужа. И почувствовав, как он натянул на нас одеяло, вновь погрузилась в сон.

Одеяло сползло с плеча, со спины и устремилось еще ниже, постепенно обнажая все больше тела, которое я вчера и не подумала облечь в ночную рубашку. Но даже если бы и подумала, едва ли на подобное хватило бы сил и энтузиазма. А когда коварный предмет попытался соскользнуть еще ниже, управляющая им рука супруга получила звонкий шлепок от по-прежнему не открывающей глаза и даже не подумавшей развернуться меня. Рефлекторный, разумеется.

— Светлого утра. — Ирвин не стал продолжать и удовлетворился уже завоеванной территорией, прижимаясь губами к коже между лопаток.

— Светлого, — отозвалась я, понимая, что делать вид глубоко спящей уже несколько поздновато. Но оборачиваться пока не собиралась. И не потому, что было стыдно — вот как раз стыда я отчего-то совсем не ощущала, кажется, произошедшее разом перевело нас на какой-то другой уровень общения, где смущаться странно и не к месту. Просто было как-то по-особому удобно и приятно лежать вот так, с обвившей талию рукой, с теплым дыханием, щекочущим ухо. И с прижимающимся бедрами мужем, состояние которого недвусмысленно указывало, что ночь — ночью, а к продолжению он готов хоть прямо сейчас.