Пола Брекстон - Серебряная ведьма

Воины, которым бросается помогать потрясенный Родри, одолевают отчаянно сопротивляющуюся Несту и, заткнув ей рот, завязывают кляп так туго, что я слышу, как ломается ее челюсть. Они разворачивают ее и толкают лицом вниз в могилу. Потом быстро поворачивают и поднимают тяжелый плоский камень, лежащий на траве. До нас всех доносятся приглушенные крики Несты, которая пытается снова встать, но прежде чем ей удается это сделать, камень падает на ее спину. Матери зажимают руками уши своих детей. Некоторые из присутствующих выкрикивают слова одобрения, давая волю своей скорби о Хивеле и своей ярости против той, которая его убила. Другие стоят молча, опустив головы, им претит то, что люди могут причинять мучения такому же человеческому существу, как они сами. Священник молится. Воины за спиной принца начинают стучать мечами о щиты, заглушая жалобные стоны Несты. Но издаваемые ею ужасные звуки вскоре тонут под гнетом земли и камней, которые лопатами насыпают в могилу. Меньше чем за две минуты яма заполняется до краев. Земля поглотила еще два человеческих тела. Хивел отправится в загробный мир героем, а дух Несты навеки останется под камнем. А мы должны будем жить дальше, скорбя об утрате и неся бремя своей вины. Родри же придется жить, надеясь, что молитв и тяжелого камня, которым так жестоко придавили Несту, будет довольно, чтобы колдовство этой ведьмы не вышло за пределы ее могилы: иначе ее проклятие падет на его семью и потомков. Я не поставила бы на кон и самой мелкой монеты, что его сын Шон доживет до следующего лета.

Тильда начинает осматривать свою тюрьму. Ее глаза приспосабливаются к царящему здесь сумраку, и теперь она видит крышу из рифленого железа, по которой громко барабанит непрекращающийся ледяной дождь, и окружающие ее с трех сторон дощатые стены. Маленькое оконце, находящееся над тем местом, где сидит Тильда, слишком узко, чтобы через него можно было вылезти, и слишком высоко, чтобы до него можно было дотянуться. Скользкий пол – это настил причала, а лодочный сарай – не что иное, как крытый подход к воде, на которой должна держаться пришвартованная лодка. Но здесь уже много десятилетий нет никакой лодки – только пустой прямоугольник стоячей зловонной воды, которая плещется о прогнившие столбы причала где-то в метре под ногами Тильды. Вход в лодочный сарай со стороны озера когда-то, должно быть, пропускал свет, но его давно забили досками, оставив узенькую щель, через которую проникает слабый серый свет. Озеро заросло и теперь больше похоже на болото. Чувствуя нарастающий ужас, Тильда понимает, что единственный выход из этой ловушки лежит через заросшую тростником, камышом и водорослями глубокую предательскую воду. Она сидит, оцепенев от случившегося, парализованная страхом, слушая шум дождя, непрестанно стучащего по старой железной крыше.

Никто не услышит меня из-за ливня, как бы громко я ни кричала. Да и кто бы здесь мог меня услышать? За все время, что я здесь бегала, я не встретила ни души на таком отдалении от пешеходной дорожки.

Ей кажется, она всегда знала, что когда-нибудь это произойдет. Когда-нибудь она с этим столкнется. Ее самый жуткий страх сопровождал ее всю жизнь. Он словно испытывал ее, оставаясь неподалеку. Все те годы, когда она представляла, думала и гадала, как это случится: поглотят ли ее волны, унесет быстрая река или ее будут силой удерживать на дне сверкающего бассейна, – в конце концов привели ее сегодня в это место.

Она опасливо подходит к краю лодочного причала. Из-за промозглого холода кожа на ее пальцах начинает бледнеть. Она опускается на корточки, потом садится и окунает ступни в воду – резкий холод пронзает, как электрический разряд. Ее дыхание учащается, когда она поворачивается и начинает скользить. Вскрикивает, пытаясь ухватиться за мокрый край, но вцепиться в него не получается – старое дерево осклизло от наросших на него мелких водорослей, и ее пальцы срываются. С тихим всплеском она соскальзывает в воду, рыдая от ужаса и облегчения, когда ноги встают на илистое дно озера. Уровень воды оказывается немного выше ее талии. Согнув руки, она начинает медленно, сантиметр за сантиметром, продвигаться по неровной поверхности дна. По неровной наклонной поверхности дна. Когда она добирается до торцевой стены лодочного сарая, вода доходит ей до подмышек. Она знает, что учащенное дыхание грозит гипервентиляцией легких. А еще ее может вырвать. Или она может потерять сознание.

Нет, нет, нет! Нельзя споткнуться, нельзя упасть. Мелкие шажки. Давайте, ножки, притворитесь, будто вы бежите. Бежите в замедленной съемке. Быстрые ножки, делающие уверенные шаги. Сначала одна, потом другая.

Она пробирается сквозь тростник, и на нее накатывают отражающиеся от деревянных стен небольшие волны. Она задирает подбородок: вода плещется у ее лица. Делая шаг за шагом, она борется с наступающей паникой. Паникой, которая грозит скрыть ее под водой. Паникой, которая может ее прикончить.

Она приближается к низко прибитым доскам, преграждающим выход. Сейчас она должна поднырнуть под них, проплыть сквозь неведомое, пробиться через переплетение водорослей и выплыть за стеной лодочного сарая. Она знает: если задумается, то не решится это сделать. Поэтому одним отчаянным резким движением она заставляет себя нырнуть. Но, окунувшись с головой в студеную воду, она не выдерживает и теряет равновесие. Ноги скользят, и она погружается еще глубже в стоячую противную черную жижу, в заросли озерных водорослей и тростника. Она реагирует на случившееся именно так, как всегда боялась, так, как ей снилось в ночных кошмарах: она делает вдох. Изо рта вода тотчас проникает в легкие, и она беззвучно кричит от ужаса. Тильде кажется, что время остановилось. Разум говорит: она должна немедленно встать, схватиться за что-нибудь, высунуть голову наружу, на воздух. Инстинкт велит бороться, биться, цепляться за доски. Но окружающие чернота и тишина манят остаться. А холод, пробирающий до костей, держит в железных объятиях, парализуя не только ее тело, но и волю.

Погружаясь все глубже в холодные черные воды озера, Тильда вспоминает, что говорят, когда умираешь, перед глазами за одно мгновение проносится вся твоя жизнь. Но перед ее мысленным взором не мелькают ни картины детства, ни мальчики, которыми она увлекалась, когда была подростком, ни сцены из жизни семьи, ни ее первые каникулы за границей. Ничего. Ей кажется, что все происходит наоборот: она смотрит на свою смерть со стороны, будто сторонний наблюдатель, а не главный игрок. Тильда не чувствует ни страха, ни боли. Только искусительную силу холода и полуобморочную слабость, которую порождает недостаток кислорода. Она понимает, что время идет как обычно и все, что она сейчас испытывает, занимает лишь секунды, но Тильда чувствует, как они растягиваются. Здесь, в безмолвной темноте, все движется в другом ритме. И даже биение ее сердца, тихо отдающееся в барабанных перепонках, похоже, замедлилось без лишних усилий.