Олег Будилов - По дороге к высокой башне (СИ)

Я ужасно торопился, поэтому сделал свою работу быстро и неаккуратно. Конечно, если кто-нибудь это заметит мне влетит, но я очень надеялся на то, что в темноте уборной братья все-равно не сумеют оценить по достоинству мои старания. Несмотря на то, что я просто подметал и мыл отхожее место, некоторые послушники ради смеха называли меня золотарем. На самом мы не пользовались услугами черпальщиков. Монастырь не город и нечистоты из него никто не вывозил. Они свободно стекали из отхожего места по наружной стене и оседали в гигантской выгребной яме, поэтому даже привычные к местным порядкам монахи затыкали носы, когда начинали дуть ветра с востока.

Нужно было спешить. Если я не вернусь до вечерней молитвы меня могут оставить без ужина. Монастырские поля и огороды находились за стеной, но перебраться через нее не составляло большого труда. Не смотря на свои 15 лет, я был довольно высокого роста и мог без труда забраться на крышу амбара, оттуда перелезть на ограду, зависнуть на руках и спрыгнуть с трехметровой высоты.

Охрана, как всегда отдыхала после обеда, поэтому на смотровых площадках никто не дежурил, большинство стражников отсиживалось в башне над воротами. Солдаты не были монахами, их нанимали за деньги, поэтому к службе они относились спустя рукава. За все время меня не поймали не разу, а через стену я перелезал довольно часто.

Раньше люди жили словно звери, не знали огня, спали на голой земле и укрывались листьями. Они не умели читать и писать, а между собой почти не говорили и объяснялись знаками. Ели дикари в основном съедобные коренья, грибы и ягоды, мясо было редкостью, потому что никто толком не умел охотиться. Но иногда им удавалось загнать больное или раненое животное. Если это случалось мясо ели сырым, пока не остыло. Однажды несколько человек погнались за хромым козлом. Несмотря на серьезную рану, рогатый был силен и не собирался сдаваться. Он ушел в горы, думая, что его не смогут догнать на крутых утесах. Но люди упорно преследовали его и поднимались все выше и выше. В конце концов они забрались так высоко, что случайно разбудили древних богов. Укрытые колдовским туманом великие и могучие они проспали много веков. Над миром проносились дни и недели, весна сменяла зиму, а они дремали в огромных пещерах, ворочались с боку на бок, вызывая оползни и землетрясения. Разбуженные громкими криками охотников боги открыли глаза, увидели перед собой людей, и сразу все поняли. Они хорошо знали это племя, которое невозможно было стереть с лица земли. Чтобы не происходило вокруг они выживали на зло всем законам природы. Боги любили людей и ненавидели их. Они бы с удовольствием избавились от этих назойливых «насекомых», но никто на свете не почитал их с таким рвением, как человек. Окинув одним взглядом весь мир, боги увидели, что некогда могучее и мудрое племя в очередной раз превратилось в невежественных и беспомощных дикарей. Такое уже случалось. Достигнув пика своего развития люди уничтожали собственную цивилизацию, чтобы однажды возродиться вновь и опять пройти долгий путь от неразумных животных до безумных гениев. В очередной раз боги пожалели нас. Упрямые глупцы, забравшиеся высоко в горы, вернулись в долину совсем другими. Самый сильный охотник, тот кто поднялся выше всех, познал, что такое власть. Поговорив с богами, он спустился вниз и назвал себя королем. Идущие следом за ним, упорные и честолюбивые, но не такие отчаянные узнали, что такое верность и служение и стали опорой трона — дворянами — воинами, а самые осторожные, бредущие в хвосте отряда, услышали слова молитвы и открыли для себя веру, они стали просветителями и священниками.

— А твои предки вместо того, чтобы бегать по горам в поисках божественного откровения сидели в лесах и копались в отбросах, — говорил мне Химон, — и теперь из-за своей лени они обречены вечно ковыряться в грязи. Поэтому учись раз у тебя появилась такая возможность, тянись к знаниям, пока тебя не изгнали из монастыря за обжорство и нерадивость.

Мой бывший наставник был совершенно прав, но не смотря на все старания монахов, я оставался беспокойным и бестолковым послушником, ленивым и безответственным. В вопросах моего воспитания учителям не помогли ни розги, ни наказание голодом.

Химона я нашел возле маленькой хижины. Он варил похлебку из моркови и брюквы.

— Здравствуй, брат, — сказал я, подходя к нему.

Монах-земледелец был все еще крепок. Он давно потерял все зубы, поэтому выглядел старше своих лет.

— Садись, шалопай, — сказал он и похлопал по маленькой деревянной скамейке.

Когда книжники поняли, что я не гожусь для того, чтобы переписывать священные тексты меня отправили помогать Химону. Работа на огороде считалась тяжелой и грязной, поэтому послушники воспринимали ее, как каторгу. Мне было не привыкать возиться в земле и, хотя здесь я тоже не прижился, но сохранил с монахом дружеские отношения. Несмотря на то, что Химон обломал о мою спину не одну хворостину я был по-своему к нему привязан.

— Это тебе, — я сел и протянул ему лепешку.

— Вот спасибо, — обрадовался монах, — похлебку будешь?

— Буду.

Он знал, что я всегда хочу есть. Кормили в монастыре плохо. Послушник должен в первую очередь заботиться о душе, а не о собственном брюхе, но моему телу было мало одних молитв и миски жидкого супа. Если бы я не принес с собой лепешку Химон не пригласил бы меня за стол. Старик не отличался гостеприимством, но понимал, что, если сейчас не угостит меня, в следующий раз я приду с пустыми руками. Наливая похлебку в деревянную миску, он зорко следил за тем, чтобы мне досталась одна вода без гущи.

— По делу пришел или как? — спросил он не раньше, чем выхлебал половину своей миски.

— Ты много знаешь о кочевниках. Скажи они могут напасть на монастырь?

Химон утвердительно кивнул головой.

— Могут. Всегда могли.

— Но ведь у нас с ними мир.

Монах долил себе похлебки и зачавкал разваренной брюквой.

Я терпеливо ждал.

— Для них мира нет. Степь любит войну. Она ей живет.

— А они смогут захватить монастырь? — спросил я.

— Конечно.

— Но ведь владыка нанял стражников.

— Мусор, — проворчал монах, доел остатки супа и облизал ложку, — не солдаты, а ботва. Хотя от ботвы тоже может быть толк, — Химон шмыгнул носом и с тоской посмотрел на пустой котелок, — но от этих вояк толка не будет.

Я надолго задумался. Все, что говорил монах подтверждало мои опасения.

Химон отставил в сторону котелок, облокотился о стену хибары и вытянул толстые ноги. Он прикрыл глаза словно собирался вздремнуть, но я видел, что старый пройдоха внимательно наблюдает за мной.

— Я думал кочевники тоже хотят мира, — сказал я, — все живы, торгуют друг с другом, всем хорошо.