Блейк Чарлтон - Чароплет

Рефлекторно попытавшись вдохнуть, Дейдре обнаружила, что легкие заполнены водой. Тогда она встала – пруд был где-то по грудь – и начала откашливаться.

С безоблачного неба потоком лился солнечный свет, однако Дейдре, бредущую к бортику и вылезающую на садовую дорожку, била непрерывная дрожь.

Саванному Скитальцу, который сейчас бушует где-то в городе, придется прервать свое увлекательное занятие и заново отловить ее для Тайфона. Демон, судя по всему, отправил Скитальца расправиться с астрофельскими гостями, а ее разрешил парализовать как вероятную помеху. На астрофельцев Дейдре было плевать, она утопилась исключительно чтобы Скиталец, разделавшись с волшебниками, не пустился на охоту за Франческой.

Но самоубийство лишило Дейдре последнего козыря. Теперь Тайфон перероет всю ее память и выяснит, как она освободила Франческу и призрак Шеннона.

От налетевшего прохладного ветерка Дейдре задрожала еще сильнее.

Обернувшись, она посмотрела на зеркальный пруд. В неподвижной глади отражался купол святилища, высокие стройные пальмы и выстиранное остроземское небо. Как странно, что именно здесь закончится ее жизнь. Она вспомнила о родных краях – зеленом покрывале долин, свинцовой осенней хмари, весеннем разноцветье лугов, снежных шапках на зимних горах…

Сейчас, в краткий промежуток между гибелью и вселением демона, она свободна. Она снова ненадолго стала смертной. Она может умереть по-настоящему, и тогда Тайфону ее не достать.

Она вновь вернулась мыслями к своим оставленным сыновьям и никогда не виденным внукам. Подумала о Никодимусе, Шенноне и Франческе с их великими замыслами и бесконечной борьбой. Ей такой не быть, ее сердцем всегда владела одна лишь богиня, единственная ее истинная любовь. Ее Боанн.

Она вспомнила свою небесную покровительницу – как та ласково касалась ее щеки, какой по-детски дурашливой бывала иногда, как забирала ее в горы, и там они ночевали у какого-нибудь водопада на мягком папоротниковом ложе, и юная богиня сворачивалась клубком в ее объятиях.

Дейдре била дрожь. Последние мгновения на солнце, а она дрожит… Поднимающийся ветер зашелестел листьями пальмы.

Боанн – речная богиня. Ее вотчина – лесные ручьи и горные водопады, а до них отсюда так далеко. В этом каменном городе среди саванны одни водохранилища и бассейны.

Нужно защитить Боанн, скрыть от Тайфона воспоминания о Франческе и призраке Шеннона. Дейдре попятилась к пруду. Некогда медлить, некогда любоваться красотами. Вот-вот явится Скиталец. Дейдре погрузилась в воду. Ветер утих. Наступила тишина.

В последний раз взглянув на ослепительное солнце и ясное небо, Дейдре опустилась в темно-зеленую глубину.

Никодимус проснулся от криков.

Он лежал под шерстяным одеялом, взгляд упирался в скошенный потолок хижины. Лишь через пару секунд он вспомнил, что находится в лесном лагере вместе с учениками. Крик раздался снова, пронзительный и душераздирающий. Никодимус кинулся к двери. С соседнего топчана уже слезал разбуженный Яш.

Выскочив наружу, Никодимус оглядел лагерь: семь хижин под шатром высоких секвой. Полумрак здесь не рассеивался никогда, поэтому короткие хтонические заклинания действовали даже днем. Под ногами пружинила сырая после дождя и побуревшая от столетнего перегноя земля. В воздухе тянуло сладковатой прелью.

Никодимус повертел головой, но разглядел только пни, ветки и несколько кустов. Праязык помог различить заодно и лесную куницу, карабкающуюся по ближайшей секвойе, а за стенами хижин показались силуэты поднимающихся учеников. Но массивных, мускулистых фигур ликантропов не наблюдалось нигде. Равно как и Скитальца в любом из его многочисленных обличий.

Все мирно.

И тогда она, шатаясь, вышла прямо на него, а потом, подломившись в коленях, рухнула на бок. Длинные струящиеся пряди расплескались белопенной короной. Лицо перекосила гримаса нечеловеческой муки. Глаза, растаяв, вытекли из орбит. Темно-зеленое одеяние распустилось лентами морских водорослей. Упругое, налитое тело обмякло и сморщилось, кожа обтянула ребра, грудь обвисла до впалого живота.

Обомлевший Никодимус смотрел, не в силах отвести взгляд.

– Боанн? – наконец выдавил он.

Мгновенно вернув себе юную красу, богиня кинулась к нему, заливаясь слезами, словно расшибивший коленку ребенок, напуганный первым осознанием своей уязвимости и смертности. Она рыдала так искренне, так по-человечески, что Никодимус перестал воспринимать ее как богиню и распахнул объятия.

Она кинулась ему на шею, и Никодимус прижал ее к себе, но талия ее вдруг стала вязкой, будто тина, и, как в кошмарном сне, Боанн просочилась сквозь его пальцы, двойным водопадом обрушиваясь на землю. Волосы ее растворились, а глаза снова вытекли из орбит.

– Мертва! – простонали кривящиеся губы. – Погибла безвозвратно!

Пальцы вцепились в землю, плечи вывернулись из суставов, голова сморщилась, словно зимнее яблоко, и растаяла. Земля постепенно впитала все останки.

– Пламя небесное! – пятясь в ужасе, прошептал Никодимус. – Сохрани нас Создатель!

Богиня пропала.

– Это из-за Дейдре, – произнес скрипучий голос.

Обернувшись, Никодимус увидел магистра Шеннона, который вместе с кобольдами явился на крики. И тут он понял.

– Дейдре умерла?

Шеннон погладил сидящую на плече Азуру.

– Что еще могло так подействовать на Боанн?

Никодимус опустил глаза.

– Боанн, получается, тоже мертва?

– Ковчег на вид не изменился. – Шеннон, подходя ближе, махнул рукой на неприметный камень посреди лагеря. – Но я не могу утверждать наверняка.

Никодимус посмотрел на осунувшееся лицо учителя. Виски запали так глубоко, что голова напоминала голый череп.

– Дейдре умерла… – услышал он собственный голос. Его вдруг охватил беспочвенный, иррациональный страх, что и Шеннон умрет. Накатила непонятная, выворачивающая наизнанку боль. Шеннон может продержаться еще день, а может и год – но все равно конец уже близок, а следом за учителем уйдет и сам Никодимус.

А потом внутри у него словно что-то треснуло или оборвалось. Сперва накатило смятение, потом он будто окаменел. Послав Изгаря, Шлака и Кремня обыскать лагерь, он отправил Яша на ближайший мыс, откуда просматривалось водохранилище и город за ним. Жиле было велено возвращаться в кровать.

Самого Никодимуса Шеннон позвал к себе в хижину. Старик разжег огонь и теперь кипятил воду. Усевшись на койку, Никодимус не отрываясь смотрел на пламя. Никто не проронил ни слова. Четверть часа спустя оба выскочили наружу на крики Яша: кобольд со всех ног летел в лагерь, вопя, что над городом гонялись друг за другом змеи, и один рухнул в саванну, прямо к ликантропам.