Хелег Харт - Неприкаянный (СИ)

- Мы едем в сторону Катунга? - спросила Лина.

- Да.

- Мы там долго будем ехать. Полно народу.

- Объезжать будет ещё дольше. А нам нужно поскорее к границе. Скоро тут станет не продохнуть.

Девчонка дёрнула плечами в знак того, что не собирается спорить, и запрыгнула на своего жеребца.

Мне удалось снарядить её в поход, купив необходимую одежду и снаряжение в небольшом городишке, попавшемся на пути. Правда, пришлось побегать от тамошней стражи, чтобы избежать лишних расспросов, но оно того стоило: Лина пищала от восторга при виде обновок. Размахивая подаренной саблей, она поскользнулась на траве и едва не отсекла себе запястье; после этого я впервые обругал девчонку и провёл первый в её жизни урок фехтования.

В дальнейшем такие уроки вошли в наш распорядок наравне с занятиями магией - мне не хотелось однажды проснуться с пядью стали в боку, так же как не хотелось однажды лишиться волос из-за неуклюжести Лины. Она оказалась способной, но до ужаса недисциплинированной ученицей. Сколько я ни твердил, что дисциплина это фундамент обучения - всё как об стенку горох. Усидчивости девчонке хватало от силы на полчаса, после чего занятие скатывалось в дурачество или заканчивалось сонными зевками, в зависимости от настроения ученицы. Иногда эта бестия наглела настолько, что начинала кокетничать со мной, чтобы сбить с мысли и вывести из себя - и несколько раз, будь я проклят, ей это удалось.

Я злился, грозился прекратить обучение вовсе, но на следующем уроке видел, что Лина в том или ином виде усвоила всё, что ей давали, и смягчался. Мало-помалу я перестал напирать с дисциплиной, девчонка начала вести себя подобающе, и наши занятия вошли в колею.

- Держи клинок свободнее, не нужно стискивать его, как последнюю соломинку.

- Если я ослаблю хватку, то потеряю его при ударе!

- Помнишь, что я говорил? Это продолжение руки. Разве ты можешь потерять продолжение руки?

- Хорошо. Вот так?

- Сейчас посмотрим. Нападай. Нет, стой, стой! Лина, что ты делаешь? Что я тебе говорил про замахи?

- Замахнулся - умер.

- Тогда почему ты это делаешь?

- Прости, забыла. Давай ещё раз.

- Как проходили: прямой или лёгкий боковой укол. Быстрый, точный. Хоть сколько-нибудь опытный фехтовальщик все равно отразит первый удар, а финты ты делать пока не умеешь. Давай!

- Х-х-а-а!

- И ты мертва. Будь начеку, если неудачно атакуешь, то сразу за твоим ударом последует контратака.

- Конечно, против тебя всегда получается неудачно! Потому что ты в сто раз опытнее!

- Да уж больше, чем в сто раз. Но я разве не был на твоём уровне? Если ты сможешь показать бой со мной, то любого среднестатистического мечника ты порубишь в капусту. К тому же сейчас я дерусь не в полную силу. Нападай и будь готова к контрудару!

- Х-х-а-а! Х-х-а-а!

- И ты снова мертва. Но уже лучше.

- Да так нечестно! Силы слишком неравны!

- А настоящий бой и не бывает честным, потому что там на кону стоят жизни. Представь, что против тебя стоит несколько противников. Думаешь, они будут вежливо атаковать тебя по очереди? В кварту! Защищайся! Справа, сверху, снизу! Не хочешь всё время защищаться - делай вольт и переходи в атаку!

- Х-х-а-а! Х-х-а-а! Х-х-а-к!

* * *

Небо уже стало тёмно-синим, и ночь постепенно вступала в свои права. Зажглись первые звёзды, застрекотали ночные сверчки, наполнив засыпающий лес звонкими руладами. Забивались муравейники, звери и птицы возвращались к логовам и гнёздам, на небосвод плавно выплыл тусклый и холодный Нир. Наступило полное безветрие, в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения, но затхлости не чувствовалось тоже. Маленький лагерь чародея и его ученицы укутала свежесть летней ночи.

Лина сосредоточенно мешала варево в походном котелке, изредка пробуя его на вкус. Рецепт бульона ей удалось перенять у кухарки при доме удовольствий, где она в детстве работала служкой. Сотни раз, сидя в своём уголке на горе тряпья и жуя выданную краюху хлеба, вечно чумазая девчушка Линка наблюдала за стоящей у печи тучной Памоньей. Кухарка, как и надлежит настоящей бабе из простонародья, была предельно хозяйственной и потрясающе доверчивой. Она покупалась на все уловки, которые разыгрывала перед ней смекалистая девчонка. Лина пользовалась добротой Памоньи, но никогда не перегибала палку и уж тем более не стала бы ничего красть - ведь кухарка относилась к подобранной на улице сироте с почти материнским трепетом. Уже в свои девять Лина понимала, что это дороже любых денег, лучше самой вкусной еды, даже когда есть совсем нечего.

От запаха варева в воображении девушки всякий раз всплывали пухлые руки с зажатой в них огромной деревянной ложкой, тепло от растопленной печи и низкий голос кухарки, мурлыкающий нечто бессвязное. Лина любила готовить эту похлёбку из-за связанных с ней приятных воспоминаний, и ещё приятнее становилось от того, что Энормису нравилось её лучшее блюдо. Он не признавался в этом вслух, но аппетит, с которым чародей опустошал котелок, говорил красноречивее всяких слов.

Интересно, что он скажет, если узнает обо всём, что Лине пришлось пережить до встречи с ним? И если она расскажет - не отвернётся ли, не отстранится?

Например, об этих трёх годах в публичном доме, в грязнейшем - как говорили многие, кто никогда там не был - месте из всех возможных. Да что говорить? Даже иной посетитель, получив своё, бросал деньги на подушку и брезгливо морщился - словно это не он несколько минут назад с похотливой жадностью впивался в губы полупьяной девицы и срывал с неё остатки одежды. Купив ласки проститутки, мужчины оказывались лицом к лицу с собственной низостью, осознавали свой грех - и за это ненавидели бордель ещё больше. Временами Лине казалось, что она насквозь, до самой глубины души пропиталась отчаянием, похотью и презрением, которыми был под завязку наполнен дом удовольствий. С тех пор прошло долгих пять лет, но девушка по сей день чувствовала привкус той тошнотворной смеси, и никак не могла - а может, попросту боялась - от него избавиться.

Да, в борделе было лучше, чем на улице, но всё же отвратительно до судорог. Особенно под конец. Клиенты борделя всё чаще бросали сальные взгляды на смазливую поломойку, которая прямо на глазах превращалась из угловатого ребёнка в стройную нимфетку. Мадам не то чтобы была совсем бесчеловечной стервой, но деньги любила больше, чем какую-то там сироту. Именно поэтому Лина, не дожидаясь, пока её подстелют под первого же достаточно щедрого и недостаточно богобоязненного клиента, по-тихому сделала ноги - и больше туда не возвращалась. Только вспоминала иногда Памонью и гадала, всё ли хорошо у той доброй кухарки, что подобрала беспризорницу и подкармливала её едой с хозяйского стола.