Ирина Шевченко - Там, где горит свет

Вспышка — и он не чувствует больше оков плоти. Он свободен и могуч, как никогда. Он — Огонь, и от его врагов останется лишь пепел.

А вслед за вспышкой что-то оглушительно хлопнуло, и вдруг стало совсем тихо и темно.

…Очнулся Тьен на дне глубокой и широкой воронки. Огненный стоял над ним, а лицо его было теперь маской из переливающихся всеми цветами сполохов, скрывающей все эмоции и мысли.

— Знаешь, что, — проговорил он неспешно, когда юноша поднялся с земли и отряхнулся, — давай, ты пока не будешь так делать? Не будешь учиться ходить через огонь. Ты же не хочешь ненароком разрушить полгорода? Я научу тебя смотреть, для твоих целей этого хватит. Только уйдем отсюда, взрыв мог привлечь людей.

Вечером следующего дня Тьен сидел в небольшом ресторанчике на окраине Ли-Рей. Он никогда раньше не бывал в этом заведении и вряд ли когда-нибудь придет снова: отвратительная кухня, унылый интерьер, пошлые песенки в исполнении пожилого паяца с гармоникой. Но сегодня, никому здесь не знакомый и не интересный, он мог спокойно дождаться того часа, когда в домах начнут зажигать свет. Скоро кто-нибудь, козырь или его фигуристая подружка, поднесет горящую спичку к фитильку лампы или провернет ручку электрического включателя, и тогда он увидит их. Обязательно увидит.

— Желаете что-нибудь еще?

— Кофе. Принесите полный кофейник, сахара и сливок не нужно.

— Что подать к кофе? Могу предложить вам крепсы с вишневым сиропом или…

— Просто кофе. И счет.

Официант собрал на поднос тарелки с нетронутым салатом и жюльеном, который юноша лишь слегка поковырял вилкой, и через несколько минут принес кофейник и чашку.

— Мне кажется, вы чем-то расстроены, — обронил он негромко, наклонившись, чтобы налить кофе. — Одна из девушек, что сидят за столиком у эстрады, с радостью скрасила бы ваш вечер.

— Благодарю за заботу, но как-нибудь в другой раз.

— Вы не…

— Я сказал: нет.

Юноша резко развернулся к официанту, и тот оторопело отпятился, как щитом закрыв грудь подносом. Обычно ярко-зеленые глаза вора сейчас казались совершенно черными, словно расширившиеся неестественным образом зрачки затопили собой радужку, и если бы человеку хватило выдержки посмотреть в эти глаза подольше, он, возможно, заметил бы, как на дне их вспыхивают время от времени недобрым светом маленькие огоньки. Но официант быстро отвел взгляд и поспешил удалиться.

Кофе тут был таким же дрянным, как и еда. Или — эта мысль пришла в последний момент — он просто не чувствует настоящего вкуса. Как бы там ни было, Тьен сделал несколько глотков и отодвинул чашку. Достал из кармана спички. Пора.

Он уже видел сегодня их обоих, и шулера, и его девку, но всегда лишь мельком, в случайных вспышках, когда, как учил Огонь, обращался внутренним взором к отражениям пламенной стихии. В первый раз было сложно: долго не получалось понять, как можно слиться сразу с тысячами горящих по всему городу огней, а когда получилось, голова, казалось, разорвется на части, распираемая заполнившими ее образами. Видимо, он хватил лишку, и вместо тысячи огней пред ним их зажглось миллион, лица и силуэты накладывались друг на друга, дворцы и нищенские халупы срастались стенами, населяясь странными существами, лишь отдаленно похожими на людей, и в беснующемся пламени не разобрать было, кто есть кто. Его стошнило, кровь пошла через нос и уши. Но Тьен справился. Придя в себя, повторил снова и не раз, пока, в конце концов, к полудню, наверное, не научился концентрировать внимание на выбранных образах, оставляя из тысяч сотни, из сотен — десятки, а после сосредотачиваться на одном. Листал отпечатавшиеся в огне картинки, словно страницы книги, быстро, но внимательно просматривая каждую. Так и нашел впервые козыря. Узнал сразу по худому, вытянутому лицу, длинному носу и тонким усикам, по темным, постоянно прищуренным глазам расчетливого хищника. Нашел его и тут же потерял. После видел белобрысую потаскуху, укравшую у него законный выстрел, который мог предотвратить немало бед и — самое главное — сохранил бы жизнь Ланса. Сучка смеялась, разговаривая с кем-то рядом, но огонь не позволял слышать — только смотреть. И Тьен смотрел до тех пор, пока и она не растаяла, скрытая другими изображениями…

Но теперь, когда наступил вечер, они уже не спрячутся от него.

Юноша зажег спичку и сосредоточенно всмотрелся в огонек. Секунда, две. Не только увидеть, но еще и почувствовать. Они где-то рядом, где-то совсем рядом…

— Простите, но у нас не курят, — несмело приблизился официант.

— Я и не курю.

Бросив спичку в чашку с недопитым кофе, Тьен оставил на столе деньги за обед, надел пальто и вышел на улицу.

Совсем рядом. Лишь пять минут ходьбы. Два поворота. Три ступеньки на крыльце.

Жаль, что он не научился перемещаться через пламя, вошел бы сейчас без стука. Можно попробовать, конечно, но риск снова взорваться вместо того, чтобы гореть был велик, а Тьен не хотел, чтобы козыря завалило обломками стен — прежде чем сдохнуть, тот должен узнать, за что.

— О, какая встреча! — громко воскликнули за спиной, когда рука вора уже потянулась к звонку. — Мой юный и, несомненно, талантливый друг-стихоплет!

Тьен обернулся. К нему, тяжело опираясь на трость, поднимался по ступеням Александр Виллер. Поэт был дважды «не»: не в духе и нетрезв.

— Шли бы вы отсюда, — посоветовал юноша спокойно.

— А почему не в рифму? — пьяно оскорбился, невзирая на почти весеннее тепло, укутанный в шубу бородач. — У тебя же такие дивные экспромты выходят… щенок!

— Пшел отсюда! — ощерился Тьен.

— А зубки, смотрю, тебе уже считали и одного недосчитались, — раскатисто рассмеялся Виллер. — Что случилось? Кому-то не понравились твои стишки?

— Иди, куда шел, — угрожающе повторил вор. Не хватало устроить шум под дверью козыря. Хотя… — Какого ты ко мне прицепился, бумагомаратель бездарный? Я уроков стихосложения по четным дням не даю.

— Что?!

— Что слышал, серость.

— Ты как со мной разговариваешь, сосунок?!

Вилер замахнулся тростью, но Тьен увернулся от удара, вырвал у поэта отполированную палку черного дерева и несильно, словно дразнясь, стукнул мужчину набалдашником по скрывающей плешь шапке, а после, опять же набалдашником — по двери.

— Думаю, мировая литература немного потеряет, если сейчас вас убьют, — совершенно искренне заявил он покрасневшему от злости бородачу.

— Литература? — взревел тот, разъяренным медведем бросаясь вперед. — Мировая? Да что ты понимаешь в литературе? Ты, жалкое подобие человека…

Рукоприкладство плохо сочетается с полемикой, и, отвлекшись на речь, Виллер пропустил удар в живот. Впрочем, не слишком сильный: Тьен не ставил целью столкнуть его с крыльца. Наоборот, он хотел подпустить поэта к входу, а сделав это, ловко обошел со спины и пнул ногой под зад.