Оксана Демченко - Сын тумана

– Ха… он должник Кортэ, мне ли не знать, – зверским свистящим шепотом добавила королева. – Как посмел? Впрочем, если ящерка Аше будет жить, я обдумаю случившееся более спокойно. Как тебя зовут?

– Айше, это мое прежнее имя, – отозвалась южанка, протирая руки и разгибаясь. Она глянула на королеву в упор. – Теперь меня зовут Адела, муж выбрал это имя для обряда принятия веры в Мастера еще два года назад, когда мы начали переписку. Вам едва ли придется спокойно обдумать сказанное. Эта женщина ранена в спину, клинок прорвал легкое и вскрыл главный сосуд возле сердца. К тому добавлю, она была в недрах стены мрака, что-то произошло с кровью. Я подобного ни разу не видела. Кровь черная, она свернулась и даже, я бы сказала, высохла. Ни один лекарь, пусть под страхом смерти или во имя великой цели, не сможет изменить такого. Если позволите, я займусь ранами служителя. Его можно спасти.

Адела отвернулась, быстро пересела к Лало и принялась за дело. В сторону скрюченного, замершего поодаль тела брата она старалась не смотреть. Изабелла тяжело вздохнула, еще раз погладила холодную руку маари. Долго смотрела на зеркальце, слегка затуманенное по краю от близкого тепла руки, удерживающей его. Изабелла горько усмехнулась. Её надежды были обманом с самого начала, смерть давно забрала то, что в её власти, указуя королеве границу людских прав…

Изабелла некоторое время сидела, прикрыв лицо ладонями и медленно, с немалым трудом, вынуждая себя не проявлять полноту отчаяния. Боль нельзя выказывать. Всякий приметит и воспользуется, а враг еще и порадуется… Королева погладила живот, припомнив и этот повод сохранять спокойствие, предписанное ей строгими указаниями Абу, лучшего из лекарей – а в этом он определенно не солгал.

– Деяния наши создают последнюю лестницу, иди с миром по ступеням её, – шепнула королева.

Она совсем собралась тронуть веки Аше, навсегда закрывая пугающе бездонные глаза… Но в эту ночь обстоятельства, видимо, имели склонность не подчиняться желаниям королевы.

Со стороны лагеря патора стал расти шум голосов, ругались так яростно и причитали так обреченно, что Изабелла помимо воли заинтересовалась, отвлеклась от скорбного занятия.

По обугленному следу огненного шара босиком пер человек. Он поднимал волны праха и пепла, он был рослый и – вот уж пикантная неожиданность – совершенно голый, если не считать одеждой тряпку, небрежно завязанную на бедрах и тлеющую по всей поверхности.

От кожи исходил пар, густой и отчетливо видимый в свете пламени, пожирающего лагерь патора. Сэрвэды сторонились голого, неловко и суетливо тушили пожар, охвативший два шатра. Рядом с голым вприпрыжку бежал всего один человек. Тот самый – отправленный Изабеллой гасить не пожар, а панику. Увы, он ничего не гасил, он сам предавался отчаянию и истошно, визгливо протестовал, не надеясь быть услышанным.

– Вы не можете в таком виде… Я умоляю! Именем короля, да побойтесь же бога!

– Заткнись, – рявкнул голый, встряхнулся и похлопал себя по дымящимся плечам. – Чего встал? Добудь воды, в аду и вполовину не так жарко, как в этой дерьмовой жизни. Пшел!

– Я по рождению дон, и я не позволю…

– Бегом! – рявкнуло голое чудовище во всю глотку и проследило, как дон удаляется резвой рысью.

Выругавшись вслед трусу, дымящийся гость, запачканный в саже по самую макушку, стал приближаться к королеве. Он продолжал сопеть, расчесывать себе плечи и встряхиваться, ругаться со все возрастающей изобретательностью. Королева испуганно сморгнула, сочтя невозможным то, что ей почудилось. Затем осторожно улыбнулась и подвинулась в сторонку, щелчком пальцев вызвала слугу и приказала добыть воды, всю, сколько есть. А сверх того вино, сок – опять же так много, как можно найти в шатре и поблизости.

– И сидр, – добавил от себя дымящийся гость, рухнув на колени рядом с Аше. – Черт, что за паскуда эта жизнь? Все вы, люди, сволочи. Мудрюк этот – гнида. Неужели не могли уберечь её?

– Дон Кортэ, – королева осторожно выговорила имя, заглянула в неузнаваемо опухшее, обожженное лицо и невольно стала рассматривать многочисленные волдыри на плечах и руках, а заодно и сами руки, и внушительную фигуру. – Но… но разве нэрриха не требуется вода, морская вода, чтобы явиться в мир?

– Слушай… те, – обозлился Кортэ, с рычанием выдохнул злость и склонился над маари. Молча, с сомнением рассмотрел свою черную от сажи руку, пышущую жаром. Добавил чуть спокойнее. – И вы туда же. Как будто у меня был выбор! Или было время? Какого черта вы тут затеяли? Как… Ага, лей на голову и плечи. Ровнее лей, не брызгай, зубами не лязгай, вон – королева признает, что рядом нет моря. Даже источника нет, реки, озера или колодца. Что, нельзя выбрать нормальное место для боя? Мозги-то у кого подпеклись?

Кортэ подставил лицо под струю, дождался, пока иссякнет содержимое бурдюка, жестом отослал слуг и снова обернулся к маари. Некоторое время смотрел, как пар густо поднимается от его собственных рук. Наконец, сын тумана осторожно тронул волосы Аше кончиками пальцев. Провел по щеке, убеждаясь, что сам он остыл, и вреда от его рук – нет. Хмыкнул, почесал в затылке, обернулся к Лало.

– Орал ты славно, знак путеводный дал яркий. Молодец, я там заплутал, долго брел бы без указателя. Как теперь быть, знаешь?

Служитель покачал головой, бледнея не от боли – от огорчения. Кортэ хмыкнул, отмахнулся и наклонился над маари. Опять принялся драть толстыми короткими пальцами затылок, хотя и без того все волдыри лопнули и кожа выглядела ужасно. Это была даже не кожа – голое обожженное мясо в лохмотьях грязи и нагноений. От зрелища и запаха королеву мутило, но надежда на чудо помогала перетерпеть дурноту лучше, чем лекарства.

– Никто ни черта не вызнал заранее о главном, обычное дело. Так… Что помню я? Как она говорила? Четыре лепестка, древо жизни, слои стекла, Поу, бзынь… и прочая дребедень. Ага… главное было и есть – дыхание.

Кортэ склонился ниже, заглядывая в мертвые глаза жены, словно в них мог прочитаться ответ. Затем сын тумана резко и неловко повернул маари, подтянул ближе и обнял, зажимая рану на её спине. Забормотал едва слышно неизменную и, как подозревала королева, единственную известную ему наизусть молитву отдания почестей. Закончив святой текст, Кортэ упомянул имя Мастера, с чувством обозвал его бездельником и швалью. Посопел, сотворил знак замкового камня, потерся носом о волосы маари, шепнул «прости» – и безжалостно вмял кулак в живот Аше, склоняясь вплотную к её губам.

Королева испуганно зажмурилась, не в силах понять происходящее. Она отчетливо услышала хруст ребер. Она поняла: с этим звуком уходит навсегда, ломается и гибнет последняя, пусть и фальшивая, надежда на спасение маленькой охранницы. Но спорить с Кортэ еще опаснее, чем звать лишенного рассудка Оллэ, когда тот вдохновенно исполняет в бою танец смерти – и не способен остановиться.