Оксана Демченко - Сын тумана

Энрике сидел в траве, смотрел на озеро слепыми от усталости глазами, наполненными мелкозвездчатой крутящейся тьмой. Спину надежно подпирала теплая стена, под рукой обреченно скрипел сочными листьями один из высаженных Лупе цветков – бесполезных, но красивых. И, что бы ни говорил Оллэ о несовершенстве мира, служитель его слова едва слышал тогда и вовсе не понимал теперь, два года спустя. Жизнь много лет оставалась черна и пуста, но высший сжалился и дал то, о чем его не смел просить дон Хулио Ароза, утративший брата, честь, любовь и укрывшийся от непосильного бремени бытия под сводами Башни, под черным облачением Зоркого, под принятым наугад именем – Энрике.

– Меня воротит от твоей святости, – забеспокоилась жена. Подошла, погладила лоб легкой сильной рукой. – Здоров… ты не оглох? Я тут ругаюсь!

– Лупе, ты тут ругаешься, – кивнул непутевый муж и расплылся в блаженной улыбке. – Я слышу. Я счастлив.

– Тогда не сиди сиднем, грядки-то вскопай, счастье и поубавится, – усмехнулась цыганка. – Святые камни таскаешь так, вот-вот пуп треснет. Что толку с них? Скажи мне, тощий святоша, творог вкуснее камней? Не заводи глаза! Не молчи! Да что за манеру взял, я хоть криком кричи, хоть всех чертей поминай скопом – а он улыбается… Поводов-то нет. Глянь: пусто вокруг, а умный служитель должен строить храм там, где вдоволь жирных грешных донов.

– Они примутся глазеть на тебя, и что тогда останется от моей святости? Ты и так рапиру норовишь перепрятать сотый раз, от греха подальше, я знаю, – задумался Энрике. – А золото у нас имеется, но ты и его держишь в тайнике.

– Кортэ многовато оставил, – мирно признала жена, села рядом и вздохнула, охотно и плотно прижимаясь спиной к теплой стене, а боком – к мужу. – Чёрт с ними, с грядками. Сегодня мой день. Станцуем? Как говорит душка Кортэ, покаяться ты уж всяко успеешь. После.

Служитель виновато глянул в безмятежное и всепрощающее небо. Оббил пыль с короткой рясы, нащупал пальцем свеженькую прореху, требующую штопки. И начал развязывать пояс. Кряхтя, поднялся в рост и потер ноющую спину. Пляску он полагал делом еретическим, потому всегда исполнял, скинув черную рубаху, голым по пояс. То есть точно так, как нравилось Лупе. Глаза в глаза, ощущая дыхание и тепло тела.

– Давай, полу-дон, – рассмеялась жена, протягивая руку и предлагая помочь ей встать.

Служитель нагнулся и подхватил на руки, очередной раз удивляясь, как это в нем уживаются два совершенно разных человека? Помнящий сотни молитв и соблюдающий все посты фанатик Энрике – и готовый плясать даже в постный день дон Хулио Пабло, последний отпрыск старого и славного рода Ароза, утративший права на земли и титул из-за скандала вокруг дел покойного брата.

– Плохо то, что дети медленно взрослеют, – быстрым горячим шепотом посетовала Лупе, делая шаг вперед и прижимаясь всем телом, выщелкивая пальцами редкий начальный ритм. – Мы с тобой теперь заняты, Оллэ невесть где, наш малыш Хулио умеет только агукать, до знакомства с виуэлой ему еще расти и расти. Значит, опять без музыки…

– Зато паломников нет, – привел удобный довод служитель, окончательно впадая в ересь.

– Вот заразы…

Лупе огорченно выдохнула, уткнулась лицом в голое плечо и оборвала танец, едва согретый первыми движениями. Муж обнял её, нехотя обернулся в сторону берега, ощущая себя обманутым, жаждущим и несчастным, ничуть не готовым именно теперь натягивать рясу и быть – служителем… Увы: паломники явились, когда их не ждали. Пешие, они сосредоточенно спускались по отмеченной редкими белыми камнями тропке в скалах – к берегу, к тому самому месту, откуда можно вброд пройти на остров, вымочив одежду, зато не тратя ни драгоценного времени на поиск лодки, ни средств на её найм.

– Это был мой день! – всерьез, до звенящих в голосе слез, расстроилась Лупе. – Как они смеют переть толпой? Мой день, мой муж и мой дом! Я собираюсь родить тебе дочку, а ты уже глядишь на них, мимо меня… Что пользы в олухах? По медяку с носа, и не в наш кошель, а этому, – Лупе сердито махнула рукой в сторону круга из двенадцати камней, выложенного на вершине холма поодаль. – Иди, не делай вид, что ты еще здесь.

Дверь дома с треском захлопнулась за расстроенной Лупе, сразу захныкал в комнате разбуженный малыш Хулио Фабий, законный наследник прав и титула опальной семьи Ароза – то и другое ему выбил и вызолотил неугомонный Кортэ, отдаривая за исполнение своей же просьбы числиться названым папашей… Непутевый кровный отец младенца нагнулся, поднял изодранную пыльную рясу, похожую на тряпку. Осмотрел, встряхнул – и решительно натянул. Пояс он завязывал, уже спускаясь по склону узкой извилистой тропкой.

Оллэ первым сказал: не стоит основывать храм в точности на месте древнего. Пляску едва ли допустят в круге двенадцати камней, да и строить в скалах неудобно, почти невозможно. А вершина холма – хороша. Тут такое же твердое каменное основание, что образует весь остров. Храм на возвышении будет виден издали, с любой тропы, а может быть – если несуществующий пока что шпиль позолотить – и от трех больших перевалов в ясный день.

Миновав два подъема и спуска в тесном скальном лабиринте, пройдя по карнизу над обрывом и осторожно ступив на крошево осыпи, Энрике смог отдышаться, побороть в душе ересь и придать лицу подобающее выражение. Паломники, недовольно отметил служитель, попались резвые: судя по звукам, миновали подводную тропу и лабиринт скал скорее, чем можно было ожидать.

Поношенные тусклые одежды мелькают все ближе в прогалах скал, эхо шагов множится и нарастает. Встреча с прибывшими, и это в чем-то символично, состоится как раз на тропе у площадки древнего храма. Энрике старательно прочесал пряди волос аж двумя расческами ладоней и усмехнулся: знать бы, к добру или худу символизм встречи? Ведь место необычное, памятное, оно лишило жизни маму Лупе, отняло у мира Ноттэ и вернуло Оллэ… А нынешние гости точны, словно сговорились или подгадали, аккурат теперь появились на открытом участке тропы, в нижнем изгибе, и остановились, рассматривая ровную площадку и наверняка гадая, что же это за место. Энрике ускорил шаг, рискуя ссыпаться по мелким камням кубарем, ничуть не подобающе для сана служителя.

– Мир вам, – хором приветствовали паломники, издали заметив носителя рясы и кланяясь.

– Мир всем нам, – отозвался Энрике. Он споткнулся-таки на последних шагах, но все же успел ловко опереться о край скалы. – Уф… волею Мастера

Теперь, вблизи, стало можно пересчитать прибывших и составить о них первое впечатление. Шестеро впереди – молоды и крепки телом, одежда их добротна, довольно чиста и не имеет незашитых прорех. Все при оружии, пусть и не том, какое выбирают люди благородные. Но в опытной руке и длинный нож опасен… Еще два паломника стоят особняком, позади. Они почти старые на вид, и оба не вооружены. Черты их лиц и состояние кожи рук едва ли возможны для бедных людей низкого происхождения. Одежда нова, цвета её куда ярче, чем у иных паломников, весьма похожих на охрану… Энрике вздохнул с сомнением: почти неприлично вынуждать мокнуть на тайной тропе важных донов, нанявших сопровождение. Однако доны прячут по каким-то причинам свое истинное происхождение, они и лодку не наняли.