Оксана Демченко - Сын заката

Луговина сменилась каменистым всхолмьем, до поры незаметным в ночи, подобно уродству, прикрытому капюшоном. Сколько ни прячь такое – ткань сползет, и неявное сделается заметно… Шум реки постепенно приближался, скоро его смогли разобрать и люди, не наделенные чуткостью к ветрам, не знакомые с местностью. Покидая чашу озера, река бурлила, ворочалась в каменном русле и постепенно расширяла его, да и сама успокаивалась, замедляя течение, чтобы южнее, за городом, снова взъяриться и штурмовать ущелье Боли.

Морщины скальных складок сбегали к озеру все гуще, углублялись. Тут и там щерились клыки утесов, а камни и изрядные валуны казались осколками скорлупы огромного ореха, взломанного челюстями гор. Копыта звенели, испуганное эхо металось, усиливая ощущение тревоги. Ноттэ погнал коня вперед, занял место проводника и умерил прыть бешеной скачки, старательно разыскивая приметы и направляя группу тропкой, ведомой одному ему. Все ниже, по краю одной из каменистых лощин. Зажурчал родник – и остался в стороне. Низкорослый можжевельник попадался все чаще и поднимался все выше, широко раскидывая узловатые ветви. Наконец, впереди блеснуло серое предутреннее зеркало озера. Ноттэ спрыгнул из седла и повел хрипящего, пошатывающегося коня в поводу.

– Здесь, – уверенно отметил нэрриха, останавливаясь в створе двух скал, на каменной стрелке мыса, указывающей на смутно различимую горбатую спину острова, темнеющую поодаль. – Все же я не ошибся.

– Хорошее место для боя, – отметил Кортэ, осматривая скальную щель. – Только куда вы пойдете дальше? Тропа оборвалась, кони плыть не смогут: устали смертельно, да и далековато до острова. Бегать по воде люди не умеют, я, кстати, тоже.

– Коней бросаем, – согласился Ноттэ.

Он помог спешиться молодой плясунье, проверил её лоб, послушал пульс, довольно кивнул. Применять сильные средства допустимо лишь в крайних случаях, безвыходных. Зато результат приходит быстро и способен поразить людское воображение: он слишком уж похож на чудо. Не зря глаза служителя горят темным, азартным фанатизмом то ли веры, то ли окрепшей ереси – он и сам не понимает, ему не до того… Еще вечером девушка была при смерти – и вот она стоит на своих ногах, недоуменно озирается, пытаясь понять, как сюда попала и куда в точности её занесло? Почему рядом незнакомые люди, почему у матери слезы на глазах? Утомительная скачка выпала из памяти, болезнь кажется бессвязным рядом сновидений, собственная бодрость особенно удивительна: все остальные сутулятся, тяжело дышат и смотрятся немногим лучше загнанных лошадей…

– Кортэ! – окликнул, привлекая внимание, старший нэрриха, хлопнул рукой по скале и прочертил пальцем незримую отметку. – По моим представлениям, когда солнце уронит тень сюда, все умники мира уже не смогут испортить задуманного мною для их спасения.

– Понятно, учту, – солидно кивнул сын тумана. – Иных признаков не будет?

– Если повезет, сам заметишь и догадаешься. Удачного тебе утра.

– Хм… урожайного, – хмыкнул Кортэ, поправив рапиру. – Нот, почему так: тебе светит роль спасителя, а я буду зачислен в злодеи и прославлюсь уничтожителем ордена Постигших свет?

– Можешь уйти прямо теперь, не держу, – тихо предложил Ноттэ.

– Разве нельзя спросить? Или завидовать тебе запрещено законом?

– Разве я даю ответы? Моя глупость сводится к умению рассматривать повсюду вопросы, не более того. Закончишь с багряными, иди на остров. Хосе будет ждать тебя у берега на той стороне, такова его задача на сегодня.

– Идти? – Кортэ недоуменно изучил водную гладь, слегка встревоженную течением – правее, вдали, шум обозначал исток реки, покидающей озеро.

– Днем станет проще нащупать путь, – заверил Ноттэ. – Пока что прошу следовать за мной как можно ближе и точнее. В двух или трех местах тропа обрушена, так что промокнут все, предупреждаю сразу. Хосе! Запоминай ямы, тебе с того берега кричать для Кортэ указания, он-то пойдет по тропе один. – Ноттэ последний раз оглянулся, поклонился. – Кортэ, я очень рад, что мы вместе проделали путь от столицы, что я не зря отказался от боя той ночью – ради этой, как теперь понимаю. Златолюбивый дуралей не остался бы здесь, ты изменился, ты наслушался моих вопросов и стал еще дурнее… и мудрее. Ты мой первый толковый ученик в этом веке. А может, и не только в этом.

Сын тумана смутился от таких слов, почесал затылок, принюхался к своей же ладони – и сморщился. Конский пот въедлив, по лицу Кортэ было видно: он заподозрил, что в нынешнем своем состоянии одним лишь запахом обратит врага в бегство…

– Ты чего в позу встал, Нот? Пробуешь выдворить из учеников? – уточнил сын тумана.

– Твои новые учителя там, – Ноттэ указал в сторону города. – Их много, они будут усердны в преподавании… Я переживаю за тебя.

Кортэ расхохотался и отвернулся к скалам, начал снимать пояс с рапирой и кинжалом, намереваясь искупаться и смыть грязь и пот. Он более не уделял внимания спутникам, найдя новое дело и новую цель. Хосе жалобно поглядел на Ноттэ, во взгляде читалось возмущение: как можно оставлять недавно обретенного друга здесь, одного – на верную смерть? Гвардеец уже округлил губы, намереваясь вслух протестовать и – что вполне понятно по его виду – утверждать свое право на героическую гибель, равное праву любого нэрриха. Ноттэ не оценил тяги к подвигам, жесткой рукой вцепился в основание шеи и толкнул гвардейца в воду первым, перед собой. Следом шагнула плясунья, держась за пояс нэрриха. Служитель чуть замешкался, выругался, стащил путающуюся в ногах рясу, собрался было бережно сложить, но передумал тратить время и скомкал, сунул под камень. Пожал плечами, то ли признавая победу ереси, то ли понимая, как жалко выглядит. Голый по пояс, тощий настолько, что кожа на ребра натянута без единой лишней морщинки, вдобавок позвоночник выпирает, да еще и живот к нему прилип… Старуха покачала головой, заметив свежие ссадины и синяки, а рядом старые шрамы: следы богоугодных самоистязаний, обычных для ревнителей веры.

– Кнутом? – уточнила она, бесцеремонно вцепляясь одной рукой в ветхий пояс служителя, а второй прослеживая длинный шрам на его спине.

– По всякому, – гордиться собой, судя по голосу, Энрике и не пробовал.

– Приворотное – не приворотное, но уж мясо по любому нарастить надобно, – невнятно пообещала цыганка.

Ощущая себя нераскаявшимся грешником в окружении бесов-победителей – по лицу заметно – Энрике вздрогнул, пошатнулся… Стиснул зубы и занял место в цепочке. Ноттэ кивнул, отвернулся к озеру, еще раз высмотрел приметы на темном, едва заметном островном берегу – и сделал первый шаг по мелководью, не выпуская шею гвардейца.